Еще двое суток, наверное, бессмысленно потраченного времени, Черников смотрел в окно. Ему уже все приладилось. Ностальгия рассеялась как туман. Узнавание перестало умилять. Он сутки ничего не ел — надоели эти ресторанные борщи и бефстрогановы, и просто было лень идти через два плацкартных и два купейных вагона, и он обходился чаем. Но его постный чай вызывал беспокойство соседей, и они наперебой стали ему предлагать свои разносолы: как-то варенные вкрутую яйца, пирожки, кусок курицы.
Он все-таки расчувствовался, когда маленькая девочка, подталкиваемая родителями, предложила ему пирожок.
Пятого января 1976 года в полдень Черников вернулся в Н.
Он хотел быстрее вернуться в Кишинев. Дубликат ключей от квартиры Семенчука лежал во внутреннем кармане. Он снова шел пешком от вокзала, мечтал о горячей ванне.
Было понимание и ощущение наступившего после праздника будничного дня.
Он сбавил шаг у подъезда и поднялся на четвертый этаж с небольшой отдышкой. Он остановился у двери, прислушался, нажал на кнопку звонка. Ключи держал наготове в кармане, и очень спокойно медленно вытащил их, сразу попал в замочную скважину, легко сделал два поворота.
Ну, да квартира была пуста. Рабочий полдень. Он, сразу не раздеваясь, включил телевизор, пока тот нагревался, снял верхнюю одежду, в которой он по габаритам не помещался в диагональ экрана. Он сначала забросил в телевизор пальто и шапку, потом полез сам в нерасчищенных от снега ботинках. Он уже стоял там по ту сторону и не знал, что делать — хозяин придет и обнаружит включенным аппарат.
Он посчитал — в телевизионном зале уже было семь телевизоров 1976 года и шесть из 2000.
Глава 5
Все телевизоры одного года стояли в разнобой на полу: то метром ближе, то метром дальше и у Черникова еще не возникло желание расставить их по порядку. Заморачивало смотреть телевизор сверху вниз. Удобнее было лежа. Пришлось подкладывать сзади под спину больше подушек, и Черников, «запасаясь попкорном» (в его случае мятными карамельками) смотрел черно-белую тягомотину, лежа на подушках, потом на матрасе, то на спине, подложив две подушки под голову, то лежа на животе, уже опираясь в подушки грудью. Периодически он выключал приемник и тогда телевизор становился окном. Правда, особенно смотреть было нечего: интерьер комнаты, храп одинокого мужика. Черников сделал хронометраж по первому январю 1976 года: мужчина просыпается в половине четвертого, новогодний огонек подходит к концу, скоро будет концерт зарубежной эстрады. Семенчук направляется в туалет (ну да унитазы были с бачком под потолком и когда дергали за шнурок, вода с грохотом водопада устремлялась вниз), потом пьет Жигулевское пиво (из горла уже открытой бутылки), закуривает "Ту 104"(оказывается тоже болгарские сигареты, как и классом получше — "Родопи"). Вот Семенчук появляется в поле зрения телика крупным планом, приближается, приближается, и вплотную — видны растянутые колени домашних штанов и здесь вырубается ящик.
По ту сторону телевизора особенный микроклимат.
Как-то Черников не допил «пирамидку» — пакет молока, оставил его на крышке телика. Прошло несколько дней, он собирался уже прибраться — выкинуть эту картонку с прокисшими остатками «недокефира», да принюхался, а потом и попробовал — свежайший продукт! Бактериям здесь не место. Дальше больше: он как-то простудился после очередной ходки в Н., чихал, поднялась температура. Возвращаясь, с трудом перелез через телевизор, свалился, заснул на полу, на куче брошенного тряпья, скопившейся разной одежды. Проснулся он обновленным, здоровым, без головной боли. А принюхавшись, он заметил, что вся эта ношенная вторичка не пахнет старьем, а воняет приятной лавандной отдушкой после химчистки.
Постепенно здесь образовалась свалка: валялись одежда и обувь, трехлитровая банка с пивом, чипсы, литровая банка с черной икрой, сигаретные блоки «Мальборо», конфеты в бумажных самодельных кулечках, пломбир в брикетах, в стаканчиках (тоже не таял), стопки книг и журналов, кучи мятых газет. В первые дни «открытых границ» с ним случился мародерский припадок. Он волок сюда как в музей: газеты, бутылки, бисквитный торт «Сказка», шариковые авторучки, марки, билеты из кинотеатра, сатиновые трусы…
Пропала бессонница, головные боли, сердечные колики. Он перетащил сюда надувной матрас и, надев наушники (чтобы не слышать биение сердца) спал в двойной тишине.
Черников родился 1937 в Бессарабии. Отец подпоручик, белогвардеец. Мать местная из купеческих. Их депортировали после воссоединения-присоединения Бессарабии в 40. Вот когда всплыл город Н… Черников с матерью прожили здесь всю войну. Он запомнил, как на морозе в первый раз поцеловал железную ручку двери и как низко у самой земли были окна его барака.
Да они жили в бараке. Соседняя, за дорогой, сталинская пятиэтажка казалась дворцом, и в том доме жил только один одноклассник, чей отец работал в милиции.
Черников вспомнил, как они однажды забежали погреться в подъезд и были разогнаны теткой распознавших чужих детей.
Теперь он стоял в этом подъезде.