Голос Джеймса прерывает мои раздумья. Джеймс стоит в дверном проеме и оглядывает спальню. Я вижу, как его глаза обегают комнату, останавливаясь на пятнах крови, кровати, перевернутом столике. Ноздри его раздуваются.
— Что это? — бормочет он.
— Духи. Он налил духи на полотенце и заложил им щель под дверью, чтобы запах тела Энни не сразу был бы замечен.
— Ему нужно было время.
— Да.
Он показывает мне папку:
— Получил от Алана. Здесь фотографии с места преступления и отчеты.
— Отлично. Ты должен посмотреть видео.
Когда мы начинаем работать, оно так и идет. Мы обмениваемся короткими фразами, как пулеметными очередями. Мы превращаемся в эстафетных бегунов, передаем эстафетную палочку туда-сюда, туда-сюда.
— Ставь.
Мы садимся, и я смотрю фильм еще раз. Смотрю, как Джек-младший выкидывает коленца, смотрю, как Энни кричит и медленно умирает. На этот раз я ничего не чувствую — почти. Я отстранена, наблюдаю за поездом прищуренными глазами. Перед моим мысленным взором возникает картинка: я вижу голову Энни, лежащую на травянистой лужайке, дождь течет в открытый рот и бежит дальше, по серым, мертвым щекам.
— Зачем он это нам оставил? — тихо спрашивает Джеймс.
Я пожимаю плечами:
— Я еще не все поняла. Давай начнем сначала.
Он открывает папку:
— Они обнаружили тело вчера, приблизительно в семь утра. Время смерти определено приблизительно, но на основании разложения трупа, температуры воздуха и так далее медики полагают, что умерла она три дня назад примерно в девять-десять вечера.
Я задумываюсь.
— Надо учесть, что у него ушло несколько часов на то, чтобы насиловать и мучить ее. Значит, здесь он появился около семи часов. То есть он вошел, когда они не спали. Как он проник в квартиру?
Джеймс сверяется с папкой.
— Никаких признаков взлома. Или она его впустила, или он вошел сам. — Он хмурится. — Вот хитрожопый мерзавец. Проделывает все, когда никто вокруг еще не спит. Самоуверенный.
— Но как же он вошел?
Мы в недоумении смотрим друг на друга.
«Дождь, дождь, уходи…»
— Начнем с гостиной, — говорит Джеймс.
Пулеметная дробь: тра-та-та.
Мы выходим из спальни, идем по коридору и останавливаемся в дверях. Джеймс оглядывается.
— Подожди. — Он возвращается в спальню Энни и приносит оттуда папку. Протягивает мне фотографию: — Вот как.
На фотографии входная дверь. Я вижу то, что он хочет, чтобы я увидела: три конверта, лежащие на ковре. Я киваю.
— Он не выпендривался — просто постучал. Она открыла дверь, он ворвался, и она уронила почту, которую держала в руках. Все произошло внезапно. Быстро.
— Не забывай, был ранний вечер. Как смог он помешать ей закричать и позвать на помощь соседей?
Я выхватываю у него папку и просматриваю фотографии. Показываю на фото обеденного стола:
— Вот.
На снимке виден лежащий на столе учебник по математике. Мы оглядываемся и смотрим на стол.
— До него не больше десяти футов. Когда Энни открыла дверь, там сидела Бонни.
Он кивает. Он понял.
— Он схватил ребенка, и мать делала все, что он скажет. — Он присвистывает. — Значит, он сразу вошел. Без всяких колебаний.
— Настоящий блиц. Он не дал ей ни секунды времени. Ворвался в квартиру, оттолкнул ее, подошел к Бонни и, возможно, приставил нож к горлу.
— И сказал матери, что, если она закричит, он убьет ребенка.
— Да.
— Решительный ублюдок.
«Дождь, дождь, уходи».
Джеймс задумчиво пожевал губами.
— Теперь следующий вопрос. Как скоро он принялся за дело?
«Вот здесь все и начинается», — думаю я. Мы не просто рассматриваем темный поезд, мы садимся в него.
— Тут несколько вопросов. — Я считаю по пальцам. — Сколько прошло времени, прежде чем он принялся за нее? Сказал ли он, что собирается с ней сделать? И что он тем временем сделал с Бонни? Он ее связал и заставил смотреть?
Мы оба смотрим на входную дверь и прикидываем. Я могу мысленно его видеть, я могу его чувствовать. Знаю, что то же самое может Джеймс.