Энни, конечно, поняла, что никакой это не розыгрыш. Незнакомец с ножом у горла ее дочери. Это РЕАЛЬНОСТЬ.
Я кое-что вспоминаю.
— У нее небольшой порез на горле, — говорю я.
— Что?
— У Бонни. У нее небольшой порез в ямке, на горле. — Я касаюсь своего горла. — Вот здесь. Я заметила, когда была у нее в больнице.
Я вижу, что Джеймс раздумывает над моими словами. Его лицо мрачнеет.
— Этот след он оставил ножом.
Разумеется, мы не можем быть уверены. Но похоже на правду.
— Я думаю, он пытал и насиловал Энни на глазах у Бонни. Он заставил ее быть свидетелем всего, — говорю я.
Джеймс наклоняет голову набок:
— Почему ты так думаешь?
— Он оставил Бонни в живых. Зачем? У него ведь был еще один человек, над которым он мог поизмываться. Ему было бы куда проще убить девочку. Но его добычей стала Энни. Он обожает пытать, он обожает страх. То, что при этом присутствовала Бонни, причем Энни об этом знала… это приводило его в экстаз.
Джеймс ненадолго задумывается.
— Согласен. Но есть и еще одна причина.
— Какая?
Он смотрит мне прямо в глаза:
— Ты. Он же и на тебя охотится, Смоуки. А издевательство над Бонни делает травму болезненнее.
Я удивленно смотрю на него.
Он прав.
«Чух-чух-чух-чух» — темный поезд набирает скорость…
— Он ведет их в спальню. — Я иду по холлу, Джеймс — за мной.
Мы входим в спальню.
— Он закрывает дверь. — Я протягиваю руку и захлопываю дверь.
Я представляю себе, как Энни смотрит на закрывшуюся дверь и не осознает, что ей не скоро доведется увидеть, как она открывается.
Джеймс смотрит на постель, думает. Представляет себе разыгравшуюся здесь сцену.
— Он вынужден следить за ними обеими, — замечает Джеймс. — Бонни он, разумеется, не боится, но он не может расслабиться до тех пор, пока Энни не связана.
— В фильме на Энни наручники.
— Верно. Значит, он заставил ее их надеть. Хотя бы на одну руку, ему этого вполне достаточно.
Нет, не так. Отматываем назад.