Человек из тоннеля

Василий Романович тоже советует не перенапрягать мозг. Но, по-моему, он не верит в возможность моего полного выздоровления. Сомневается и в том, что я был слесарем.

- Посмотрите на свои руки, вслушайтесь в свою речь. Это руки и речь интеллигента. Если вы работали слесарем, то недолго. Потом, очевидно, где-то учились, приобрели другую профессию, с которой была связана ваша дальнейшая жизнь. Когда вам снова придет охота будить память, постарайтесь припомнить что-нибудь из этого периода.

Совет разумный, но кажется невыполнимым: парнишка-пэтэушник - предел моих нынешних возможностей. Однако я, сегодняшний, уже не тот парнишка, и Василий Романович прав: что-то, несомненно, было приобретено, а что-то утрачено за эти канувшие в забвение годы.

- Не переживай, - успокаивает меня Кирилл Самсонович. - Злодеем за это время ты не стал, иначе бы милиция уже вычислила твою первую фамилию. И о своей интеллигентной профессии не горюй: то не профессия, если ее одним ударом вышибить смогли; благодари Бога и больничного завгара за то, что они рабочую профессию тебе не дали позабыть. С ней ты всегда на кусок хлеба с маслом и кружку пива заработаешь, да еще на отпуск сможешь отложить. А там время покажет...

Мне выдали пособие - двести рублей, на которые я купил темно-серый костюм и туфли. Вернее, сказать, эти вещи мне купили, потому что в универмаг со мной поехали завгар Николай Федосеевич и его жена. Николай Федосеевич выбрал фасон, его жена цвет, я при этом только присутствовал. Но я не в претензии к консультантам: костюм словно сшит на меня и цвет нравится. И хотя я надевал его всего дважды, когда купил и на следующий день, когда фотографировался, меня уже тешит сознание, что отныне я в любой момент могу сбросить порядком осточертевшую больничную пижаму и облачиться в свой костюм и подаренную Николаем Федосеевичем кремовую рубашку. Хотя, к сожалению, перспектива выписки из больницы еще весьма неопределенна - что-то не устраивает врачей в моей психике.

Озабочен и майор Валентин Георгиевич, который навещает меня. Он признался, что мое необычное положение поставило в тупик людей, ведающих выдачей паспортов - они не знают, как удостоверить мою личность. Скорее всего, мне выдадут временное удостоверение.

Временное, так временное - меня это, как говорит Зоя, абсолютно не колышет. А вот просьба Валентина Георгиевича дать согласие на показ моей фотографии по телевидению, смутила меня. Сколько помню себя, в знаменитости меня не тянуло, а тут еще такие обстоятельства. Но он уговорил.

Я не видел этой передачи, был на процедурах, но многие видели. Зоя утверждает, что на фотографии у меня самодовольный и глуповатый вид. Больные из соседних палат при моем появлении теперь как-то разом умолкают, многозначительно переглядываются. Василий Романович стал по-особому вежлив со мной. И только Кирилл Самсонович делает вид, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Даже пошутил, что на фотографии я похож на молодого ученого, успешно защитившего диссертацию. Но мне кажется, что у человека, только что защитившего диссертацию, еще нет оснований для самодовольства - а вдруг ВАК не утвердит?

Я не улыбнулся шутке еще и потому, что как-то не по себе было после этой передачи. Правда, Валентин Георгиевич заверил, что никаких эксцессов, подобных тому, что привел меня в больницу, не будет, поскольку приняты соответствующие меры. Однако не это волнует меня - меньше всего я думаю о том, что на меня могут снова напасть, ведь я никому не мешаю в настоящее время. Дело в другом, Валентин Георгиевич предупредил, что теперь возможны визиты в больницу моих бывших знакомых, и я должен быть готов к ним. А я не особенно жажду этих встреч, вдобавок мною теперь владеет беспокойство, которое не могут ничем объяснить. Очевидно, что неопределенность, а тем более ожидание неопределенного, не лучшим образом сказывается на нервах. А сегодня утром произошел случай, который и вовсе выбил меня из колеи. Сразу после завтрака в палату заглянула Зоя. Окинув меня, как обычно, подозрительным взглядом, она сказала, что минут пять назад в больничном парке ее остановил какой-то толстяк в солнцезащитных очках и стал расспрашивать обо мне, называя меня по имени. Я опрометью бросился в парк, оттолкнув пытавшегося удержать меня Кирилла Самсоновича, но никакого толстяка не нашел. Очевидно, Зоя что-то напутала. Тем не менее позвонил Валентину Георгиевичу и рассказал о толстяке. Валентин Георгиевич постарался успокоить меня, согласившись с тем, что Зоя, скорее всего, ошиблась..."

6