Человек. Книга. История. Московская печать XVII века

Непосредственным поводом к переезду могло явиться то обстоятельство, что с 1564 г. в столице успешно выпускала продукцию типография Ивана Федорова и Петра Мстиславца, и вторая «штанба» становилась здесь излишней. В таком случае переезд печатни (возможно, лишь с частью шрифтов и оборудования) следует датировать 1565–1568 гг., верхнюю границу определяет дата ухода из Москвы Ивана Федорова и Петра Мстиславца (после чего анонимная типография снова переставала бы быть здесь «лишней»), но и сама эта дата устанавливается недостаточно точно (хотя, скорее всего, это событие произошло не позднее конца 1567 г.)[742]. Дате 1565–1567 гг. не противоречит и старая бумага казанского издания (см. выше), и даже отсутствие упоминания в писцовой книге (к началу работы над которой оборудование могло еще просто не доехать до Казани или еще не было в работе).

Находка казанского издания и отождествление его шрифта с одним из шрифтов анонимной типографии позволяют внести коррективы и в интерпретацию известия о сгоревшей в Москве типографии, имеющегося в записках о Московии А. Теве (1584) и Дж. Флетчера (1589).

Я. Д. Исаевич, рассматривая вероятность того, что речь может идти о типографии Ивана Федорова и Петра Мстиславца, предложил следующие возможные версии:

1) сведения о сгоревшей типографии относятся не к «штанбе» Ивана Федорова, а к анонимной типографии либо к печатне, основанной Никифором Тарасьевым и Невежей Тимофеевым;

2) речь идет о типографии Ивана Федорова и Петра Мстиславца, но при пожаре удалось спасти часть ее оборудования: шрифты (или по крайней мере пунсоны) и часть гравировальных досок[743].

В момент издания книги Я. Д. Исаевича варианты с анонимной типографией и печатней Никифора Тарасьева выглядели абсолютно равноценными, так как о позднейшем использовании их печатных материалов ничего не было известно. Ныне же, с изменением ситуации, «штанба» Никифора Тарасьева и Невежи Тимофеева выглядит наиболее вероятным кандидатом на роль «погорельца». Но так как дата пожара (хотя бы год его) остается по-прежнему неизвестной, а сообщающие о нем источники можно квалифицировать как современные лишь с натяжкой (хронологически разрыв между событием и фиксацией известий о нем даже у Теве приближается к 20 годам), нельзя не упомянуть и другие вполне возможные версии:

1) анонимных типографий было несколько (не менее двух), и сгорела одна из них, тогда как другая была отправлена в Казань[744];

2) часть оборудования типографии (один из шрифтов и доски с ломбардами) была отправлена в Казань до пожара;

3) по аналогии с предположением Я. Д. Исаевича — известие относится к анонимной типографии, часть оборудования которой удалось спасти.

Все эти версии роднит между собой ранняя датировка пожара, который произошел, очевидно, не позднее 1567 г. — времени начала деятельности «штанбы» Никифора Тарасьева.

Замысел создания печатного двора в Казани, по всей видимости, входил в систему мероприятий правительства Ивана IV, направленных (наряду с русской колонизацией региона) на упрочение позиций Российского государства в Среднем Поволжье путем создания прослойки местного христианизированного населения. С этой целью в 1555 г. была образована новая Казанская епархия (при этом с весьма высоким рангом), велось активное церковное и монастырское строительство (хорошо заметное уже по писцовым книгам Казани и Свияжска 1560-х гг.), что вызывало, в свою очередь, потребность в книгах, необходимых для богослужения (здесь еще раз стоит упомянуть свидетельство Послесловия к Апостолу 1564 г.). В таких условиях на новом месте привезенную из Москвы «штанбу», казалось, должно было ожидать блестящее, весьма продуктивное будущее, однако этого не случилось.

Анонимную типографию в Казани постигла судьба других российских книгопечатен этих лет. В настоящее время невозможно сказать, приступила ли она вообще к работе на новом месте или же ее оборудование в течение 15–20 лет так и оставалось нераспакованным. До находки керженского фрагмента анонимной Триоди цветной, располагая лишь иллюстративными материалами А. Е. Викторова, нельзя было в принципе исключать возможность издания в Казани также и этой книги, поскольку для нее (единственного из исследованных им анонимных изданий) А. Е. Викторов не указал водяных знаков. В керженском отрывке использована бумага лишь одного сорта — с водяным знаком «кораблик» («каравелла»), известным и по другим анонимным изданиям[745].

Триодь цветная не может, таким образом, быть моложе Службы Казанской иконе, при этом нет сомнений, что издания печатали разные мастера — слишком значительна разница в уровне исполнения, к тому же в более позднем из этих изданий использованы более архаичные приемы двухцветной печати. Печатникам «казанских тетратей» явно приходилось осваивать типографское искусство заново, методом проб и ошибок, в миниатюре повторяя поиски своих московских предшественников середины века.