Человек, которого нет (СИ)

Ассоциации на это у Лу случились самые неприличные. Он разозлился на себя: ну что ж такое, что об Африке без "этого" и подумать нельзя? Зашкаливающее сексуальное напряжение, дурацкие смешки, беспокойство и суета... Ну, опять? Вот без этого - никак?

Голову к левому плечу как приклеило. М. несколько раз напоминала: держи голову прямо. Он ворчал: как на построении?

Голова у левого плеча - мышцы шеи справа свело. Чувствуется много прищура и дистанции во взгляде. Как будто...

Как будто он смотрит снизу вверх - например, сидя на корточках, - на человека, стоящего довольно близко. Тогда или сильно задирать голову - или вот так, на плечо ее и вывернуть лицо кверху, и так гораздо удобнее смотреть, и не совсем "снизу вверх" получается.

Шея уже сильно болела - показалось даже, что выскочил какой-то позвонок. Ничего, решил Лу, домой приеду - друг поправит, он умеет. Но когда они с М. перешли к другим эпизодам, боль прошла, исчезло всякое неудобство, как и не бывало, так что Лу вспомнил об этом только дома, когда записывал сессию.

Болела голова. Ступни и щиколотки наполнились тяжелым гудением. Головокружение нарастало, но вскоре Лу понял, что это не головокружение, это состояние разреженности.

Было ощущение гонки, бесконечной гонки, все усложняющихся задач. И важно их решить, но важна и реакция на задачи, и на их усложнение, а нагрузка все возрастает, и растет раздражение, которому важно не поддаваться, и все важно, буквально все - потому что неизвестно, что именно важно на самом деле. То ли тестирование, то ли обучение, слабо отличимое от тестирования. Ничего конкретного, никаких картин и оформленных мыслей. Только напряжение и усталость, неуверенность и азарт, страх пополам с надеждой.

Разреженность росла, в ней отчетливо проступало ощущение холода. Где разреженно, там же всегда холод? - сказал Лу. Это знание, хотя и перекликалось со здешним теоретическим, было какое-то абсолютно телесное, шкурное. И он видел в этот момент горы, и это были Анды. Он просто знал.

Разреженность становилась все больше, до головокружения. Слева, глубоко под ключицей, сжался комочек тупой глухой боли. Голова запрокинулась, он почти не мог ее удержать. Но, хотя внешне это могло напоминать другие сессии, где он попадал в свой ад, в этот раз он чувствовал себя вполне комфортно и безопасно, совершенно не было страха или страдания.

М. сказала, что гипертонический румянец, которого давно не было видно, опять появился.

Лу удивился, он не чувствовал ничего такого совершенно, только сильную разреженность и холодок. Однако ее слова вызвали резкую досаду и тревогу: и этим я не подхожу! Призрак отца как будто встал за плечом. И чей-то еще, но Лу не смог рассмотреть. Кажется, он испугался: если не соответствует каким-то критериям, не подходит, то его выгонят-отчислят-исключат... Он не смог подобрать точно подходящего слова. Но он очень не хотел, чтобы это случилось. Он боялся, что это случится. Стараясь обойти это страшное и позорное слово "выгонят", Лу сказал: потеряю это.

М. спросила в своем обычном нейтральном тоне: какие ценности ты боишься потерять?

Почему-то Лу это очень задело. Он разозлился. На тон, на сам вопрос, на его формулировку, на то, что опять надо что-то там угадывать, догадываться, что нельзя спросить по-простому, во всем какие-то психологические трюки и ловушки. Надо угадать, о чем вопрос, какой ответ правильный... Сил уже нет, как достало это, дали бы отдохнуть... выспаться. Вы достали! - хотел крикнуть он.

Но ни страха, ни страдания. Только какая-то очень нагрузочная и быстрая учеба, напряжение от темпа и нагрузки, раздражение, которое нельзя выразить напрямую, потому что, кажется, это тоже важно - сколько напряжения он может вынести, не срываясь.

Неожиданно перед ним протянулся длинный коридор, довольно узкий, довольно низкий, по сторонам - двери, на потолке - кажется, кабель. Лу не мог этого сказать с уверенностью, но это был такой коридор, в котором кабель смотрелся бы очень уместно. По виду это напоминало коридор, который он видел в музее-блиндаже генерала Ляша в родном городе здесь. Но другие цвета, и намного длиннее, и вообще - точно не он, Лу узнал бы. Удалось разглядеть белые плафоны, продолговатые, плотно прижатые к потолку. Свет белый, как будто синеватый.

Вся эта быстрая, быстрая учеба, кажется, происходила именно там. А как же Африка?

Потом М. задала вопрос - к своему большому сожалению Лу после так и не смог вспомнить, какой именно. Может быть, в этом тоже можно было бы найти кусок информации, например, о том, как запускается его "улитка". Потому что в ответ на это вопрос он начал замедляться и замедляться внутри, как будто до полной остановки.

М. спросила, умеет ли он так здесь - останавливаться? Нет, ответил Лу. Было ли такое здесь? Да, было, сказал он, вспоминая те сессии. В некоторых случаях. Пару раз.

- Что это за случаи? Посмотри на них, - сказала М.