Человек, который бросил Битлз

Вскоре ударник нашелся. Я устроил Битлам несколько гигов в одном кофейном баре на окраине Ливерпуля, в Хейманс-Грине. Хозяйкой бара была миссис Бест, очень симпатичная женщина, вдова Джона Беста, знаменитого импресарио-устроителя боксерских матчей на Ливерпульском стадионе. Именно на этом стадионе я устроил свой первый большой концерт бит-музыки, на котором, среди восторженной публики, были и Битлы: они были тогда робкими новичками, с завистью глядевшими на таких титанов, как Рори Шторм.

У Бестов был сын, по имени Пит. Пит был худым, темноволосым, угрюмым парнем. Когда Битлы играли там, они разрешали ему садиться за ударные, потому что он совсем неплохо стучал. В других гигах он не участвовал, но всякий раз, когда БИТЛЗ играли у Бестов, Пит неизменно садился за ударные, заполняя вакуум.

В первую же нашу встречу мне стало ясно, что мне с ним не поладить. Нет, враждебности не было, но чувствовалось какое-то отчуждение, какая-то глухая стена между нами. Может, в этом была моя вина, но мне хочется думать, что это не так. Я легко вступаю в контакт с людьми (за исключением отъявленных злодеев. Не выношу насилия. Я уже видел столько крови, что мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь, благодарю покорно.)

Но Битлам Пит Бест нравился, и они собирались сделать его своим настоящим ударником. Ну, а если он им подходит, тогда я не возражаю.

Битлы знали, что у меня с Питом натянутые отношения. Пит «работал» под Элвиса Пресли и Тони Кертиса: длинный, смазанный бриолином клок волос свисал с его лба. Вид у него всегда был мрачный, угрюмый. Ему было легко культивировать образ мрачного парня: он и по природе был таким. Он был полной противоположностью остальным Битлам, которые, несмотря на свой напускной цинизм, были, в сущности, уживчивыми, отзывчивыми и добрыми.

БИТЛЗ играли тогда по всему Мерсисайду, и я решил, что им пора ехать в Гамбург, чтобы принять настоящее боевое крещение. Ведущей ливерпульской группой тогда были Джерри Марсден и Пейсмейкеры («Задающие Темп»). Мой старший друг Боб Вулер, ведущий диск-жокей Мерсисайда, был их страстным поклонником. Он пропагандировал «звук Мерси» с какой-то фанатичной одержимостью, и если когда-нибудь будет написана история Мерси-бита, его имя должно быть вписано туда самыми крупными буквами. По сравнению с Брайаном Эпстайном он выглядит намного выше.

Когда Рэй МакФолл превратил «Пещеру» на Мэтью-стрит в бит-мекку молодежи, Боб Вулер стал там постоянным диск-жокеем. В те времена он всегда носил с собой толстую записную книжку, куда заносил интересные разговоры с группами и журналистами.

Боб был постоянным посетителем пресс-клуба на Лайм-стрит. Там, за бутылкой виски, он рассказывал столичным журналистам интересные истории о бит-сцене. Но только гораздо позже, когда эта сцена приобрела общенациональную и всемирную популярность, эти журналисты поняли, что проглядели великий музыкальный и социальный феномен, который развивался у них под самым носом. Они рвали на себе волосы, били себя в грудь, но было уже поздно. А в те дни, если они приходили в свой офис и рассказывали о новой музыке, которая сводила с ума ребят в Ливерпуле, боссы встречали их такими словами: «Все это хорошо, приятель. Но отдает провинциализмом, тебе не кажется? Слушай, займись-ка ты лучше вот чем: беги в такой-то суд, там разбирается дело об убийстве. Пахнет настоящей сенсацией.»

Наверное, никто лучше самого Боба Вулера не мог бы описать события тех лет. Может, он еще возьмется за это. А может, и нет. Он не заработал больших денег на ливерпульском буме. По моим сведениям, сейчас он занимается лотереями.

Однажды, Джерри и Пейсмейкеры играли вместе с БИТЛЗ на одном гиге. Я потащил туда Боба Вулера, чтобы он сам убедился, насколько выросли БИТЛЗ. «Увидишь, кто сейчас ведущая группа, это БИТЛЗ.» Боб был настроен скептически. «Нет. Это Джерри со своими ребятами. Они лучше всех.»

Джерри был действительно великолепен — и он сам, и все остальные. Очень рафинированная группа, спору нет. Но когда вышли БИТЛЗ, кто-то как будто надавил на нервную систему всех ребят в зале. Битлы стояли на сцене, в черных куртках, черных свитерах, в истоптанных башмаках, лохматые, неопрятные, в свободных позах, выдававших их абсолютное спокойствие. Но какое-то животное возбуждение, которое они генерировали, передавалось публике и заводило ее, подобно тугой пружине. Потом — бац! — пружина освобождалась, эмоции выплескивались и заливали самих исполнителей и их слушателей. Играя, БИТЛЗ строили прочный эмоциональный мост между собой и своей аудиторией. В этом было что-то сверхъестественное. Казалось, что все — и сами Битлы, и ребята в зале — находятся вместе внутри какого-то гигантского яйца. В тот вечер это ощущение охватило меня особенно остро. «Ну что, Боб? Я тебе говорил!» Но Боб в тот день остался верен Пейсмейкерам. Ничего. Очень скоро он будет самым ревностным сторонником БИТЛЗ.