Донья Инес.
Тонкие губы могут быть признаком жестокосердия! Я узнала их след на бокале, из которого ты пил. Видишь, я уже ждала тебя! Узнают ли твои губы мои уста?Капитан
Донья Инес
Капитан.
Уроки из моей книги. Из-за этой дурацкой войны я позабыл половину и не могу отвечать вразбивку.Донья Инес.
Какая книга?Капитан.
«Собеседник, удачливый в любви». Жена велела мне взять ее обязательно с собой — может, удастся немного подзаработать, помогая писать письма. Но во время войны никто об этом не думал, вот я и путаюсь без конца!Донья Инес.
По книге! Да разве можно уместить любовь в каких-то строчках! Прочь! В написанных словах нет ни капли правды. По книге, великий Боже!Капитан.
А что плохого в книге? Ее всегда можно отложить в сторону, на любом месте.Король Сигизмундо был одним из бывших властителей герцогств и доводился Эгисту двоюродным братом, если верить заметкам Филона. Однажды во время страшной бури Сигизмундо спускался вместе с другими беженцами с гор к морю. Люди окружали его со всех сторон, спасая от грозы, — говорят, молния не может поразить помазанника божьего, но, несмотря на это, он потерялся. Через несколько лет в Микенах объявился слепец, который пел шутливые куплеты, подыгрывая себе на треугольнике. Сей инструмент у него был из чистого серебра, и каждая из трех сторон, в зависимости от толщины стерженька, издавала особый звук. Бедняга жил впроголодь и все спрашивал, где находится его страна, название которой он позабыл. Филон, желая воздать почести изгнаннику, умершему в нищете, не рассказал о его злоключениях и несчастьях в своих примечаниях, и солдаты в его пьесе, объявляющие о приближений царя, не могут сказать наверняка, их ли это владыка. Подобная щепетильность встречается нечасто среди драматургов.
III
На том же самом постоялом дворе Мантинео, где жил Эвмон, стирала и мыла посуду служанка по имени Лирия, и хозяин как-то привел ее к фракийцу, зная, сколь сильно его гостя интересуют все истории, связанные с доньей Инес. Он посоветовал Эвмону подарить девушке нижнюю юбку за ее рассказ о том, что случилось в день похорон портного по Прозванию Родольфито. Беднягу везли хоронить в деревню, где родилась его жена, так как у нее было там место на кладбище рядом с часовней, посвященной Святому Прокопио, покровителю охрипших петухов. По дороге носильщики из похоронной команды решили отдохнуть и пообедать, и, поскольку случилось это во владениях доньи Инес, у нее испросили разрешения поставить гроб в саду замка. Фракийца заинтересовало предложение Мантинео, и служанка начала свой рассказ. Девушка с виду казалась хорошенькой и чистенькой, волосы она закалывала в пучок на затылке, открывая маленькие ушки; глаза ее слегка косили, и это придавало ей особую прелесть. Лирия поведала, что донья Инес вышла к ним и распорядилась поставить гроб на каменную скамью, уступая просьбам вдовы. Та, хрупкая и маленькая женщина, начала, как того требуют приличия, плакать по покойнику, и ее прекрасные волосы разметались по спине из-под черного шелкового платка.
— О, мой Родольфито! Любезный друг! Как быстро ушел ты, не сносив даже шляпы, которую купил себе к свадьбе! Руки твои не знали усталости, когда ты работал мотыгой! Из каждого зерна, посеянного тобой, вырастало по сотне колосьев!
Окончив плач, вдова пояснила, что муж ее был портным, а она знала лишь слова для обращения к мужу-земледельцу. Однако, по ее мнению, в подобном случае важен не столько текст, сколько чувства. Кроме вдовы, законной супруги, за гробом Родольфито шли две девицы: Алькантара и Лирия, та самая, которая теперь рассказывала сию историю Эвмону. Как призналась девушка, ее тошнило от излияний вдовы; ведь покойный вот уже более пяти лет не спал с ней — Лирия доподлинно знала об этом.