Человек, который хотел понять все

Когда она вошла, ей бросился в глаза букет желтых роз на столе в гостиной (она же супружеская спальня, она же студия). «Что это он?» – удивилась Таня и пошла говорить сыну спокойной ночи. Когда она вышла из Андрюшкиной комнаты, Иван стоял, странно понурившись, у стола с розами... у Тани нехорошо защемило сердце. «Что случилось? – спросила она тревожно, указав на букет. – По какому случаю?» Иван посмотрел на нее со слезами на глазах и коротко сказал: «Я ухожу».

Они проговорили всю ночь. Таня будто оледенела: смотрела в сторону и отвечала на вопросы только со второго раза; Иван три раза начинал плакать. Но вместе с тем оставался тверд, как скала... она не ожидала в нем такой силы. О том, как будут расставаться, договорились так: Таня утром уходит на работу, а когда возвращается – его уже нет. Они легли спать около пяти утра, причем Иван – отдельно от нее, на полу... боялся, что она его изнасилует, что ли? Утром следующего дня Таня разбудила его, как договорились, за две минуты до ухода в Институт.

Этот день навсегда остался самым страшным днем ее жизни – много хуже того, когда отменилась выставка. Ко всему прочему, от недосыпа она чувствовала себя ужасно физически: года ее были не те – по ночам отношения выяснять. И все время в подсознании теплилась сумасшедшая надежда: приходит она домой, а Иван на диване сидит: в последний момент решил-таки остаться. Как Таня себя за глупость ни ругала, а все ж в глубине души надеялась. И точно: входит вечером в квартиру и первое, что видит, – единственные Ивановы теплые ботинки посреди прихожей. У Тани перехватило дыхание и закружилась голова... а тут, как на зло, телефон звонит. Слабой рукой она сняла трубку (аппарат висел на стене в прихожей) и услышала голос мужа: «Танюш, я у тебя ботинки забыл, – сказал Иван извиняющимся тоном. – Надо же, глупость какая, в тапочках в такси сел». – «Я принесу их завтра в Институт», – четко, как лейтенант на рапорте, ответила Таня и повесила трубку. «Видно, торопился очень, – весело объяснила она выглянувшей из кухни маме (пришедшей присмотреть за внуком после школы). – Так торопился, что даже без ботинок убежал!» И засмеялась... громче, еще громче... пока смех не перешел в рыдания. С ней случилась вторая в ее жизни истерика – прямо на глазах у мамы и прибежавшего на крики Андрюшки.

Они проработали с Иваном в одном Институте до самой Таниной смерти – встречаясь в столовой, в очереди за зарплатой и просто в коридорах. Хуже того, его новая подруга тоже работала в Институте; равно, как и ее бывший муж. Таня было собралась мужа этого закадрить (и тем самым замкнуть круг), но все же передумала: он ей, во-первых, не нравился; а во-вторых, уже обзавелся новой подругой – Таниной приятельницей Зобицкой.

Эти совпадения придали всему событию спасительный для Тани комический оттенок.

* * *

«А что было потом, помнишь? Потом у тебя завелся Игорек, свободный художник – на два года. А параллельно с ним – странный тип Гоша, возникавший спонтанно каждые два месяца и оставлявший на хранение атташе-кейс с шифром. И как только Игорек в пьяном виде под машину попал, так тут же и Гоша исчез и больше не появлялся... за его атташе-кейсом потом из милиции приходили, помнишь? Затем какие-то еще возникали, кратковременные – кто на год, кто на полгода... А последним был физик Женька: ворвался в твою жизнь, словно смерч, влюбил в себя чуть ли не насильно, а потом смотался в Австралию – с женой и деточками. И все твои мужчины тебя не любили, а использовали: Давид брал у тебя молодость, Иван – здоровье, Игорек – уют, а для Гоши ты просто работала камерой хранения...

А что, по-твоему, у меня брал Женька – молодость? здоровье?... Чушь! Он меня на год моложе был, да и здоровей – скорее уж я его душевным здоровьем пользовалась. Нет, Женька хоть в Австралию и уехал, а меня любил! Он просто детей не мог бросить.