Человек, который не хотел любить

— Синьор! — Симона сбежала из-под наблюдения своей матери и оказалась перед ними. Савини пожалел о своих недавних мыслях. — София преподаёт в консерватории каждый вечер, и в нечётные дни в церкви дей Фьорентини, на пьяцца делл Оро, — она улыбнулась. — Если пойдёте туда, точно встретите её.

Танкреди вышел из машины и улыбнулся ей.

— Спасибо... — затем он шепнул ей: — Ничего не говори маме, но в воскресенье я попрошу телевидение приехать только для того, чтобы снять тебя.

Симона была в восторге.

— Правда? Спасибо! — и убежала к своей матери.

Танкреди снова сел в машину и закрыл дверь.

— По вечерам она в консерватории или на пьяцца делл Оро... Видишь, Грегорио? А ты мне не доверял.

— Доктор Савини, пожалуйста, — он бросил на него взгляд в зеркало. — Это придаёт мне важности.

Танкреди рассмеялся и устроился на сиденье. Между тем Грегорио набрал скорость и заставил Бентли смыться с места преступления.

«София. Мне нравится это имя. Не встречал в жизни ни одной Софии». Он продолжил фантазировать об этой женщине, о том, как мало знает о ней, и о том, как сильно желает узнать о ней больше.

— Доктор Савини, Вы можете поскорей найти информацию об этой Софии?

— Конечно, доктор Ферри Мариани.

— О, нет, всегда зови меня Танкреди, не нравится мне казаться более важным, чем я есть.

— Как хочешь...

Он снова посмотрел на него через зеркало. София. Очередной каприз, который нужно удовлетворить. Интересно, что так впечатлило Танкреди на этот раз. Савини решил, что понять это невозможно, но был уверен, что эта женщина в конце концов останется в истории, как и все остальные. Он не знал, что с ней всё закончится гораздо сложнее.

Сам Танкреди, впервые с детства, думал о том, что придумать, как оказаться том месте, чтобы это казалось случайностью. «К тому же, как мне выглядеть? Как спортсмен, снова в шортах и футболке? Она меня примет за одного из тех типов, которые одержимы своей физической формой». Он снова подумал о девочке, о Симоне. Просто невероятно, что она заметила его тогда.

Он-то даже не заметил, что она тогда тоже была на лестнице и наблюдала всю сцену. Такие детали нельзя упускать из виду. София отвлекла его.

Карла Франчинелли спокойно вела машину; она краем глаза наблюдала за своей дочерью, которая сидела сзади, листая журнал, который нашла в машине. Наконец, мать решилась спросить её:

— Симона, что тебе сказал этот синьор, когда ты подбежала к его машине?

Дочь отложила журнал и удивлённо посмотрела на неё. Она не подготовила ответ. И что теперь сказать?

— Да ничего, просто «спасибо». Мама, почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, вернувшись, ты казалась самым счастливым человеком в мире... Он ведь не говорил тебе ничего о телевидении, правда?

Симона слегка покраснела, но постаралась, чтобы это осталось незамеченным.

— Мама, о чём ты думаешь? Ты одержима.

— Нет, это ты одержима.

— Мне нравится телевидение и нравится музыка, и что? Я хорошо беру ноты, так что у тебя нет повода не доверять мне.

Карла Франчинелли посмотрела на свою дочь. «У тебя нет повода не доверять мне. Я тоже говорила такое своей матери? Не думаю. Как же изменились дети! Неужели это наша вина? Или телевидения, которое так ей нравится?»

— Мама, как думаешь, он сочинил историю о своей племяннице?

— С чего ты взяла?

Симона довольно посмотрела на свою мать.

— Может быть, ему просто нравится София, а он не знал, как её найти...

— У тебя слишком бурная фантазия.

Симона пожала плечами.

— А мне кажется, что она ему нравится, вот и всё.

На некоторое время они замолчали.

— В любом случае... — сказала Симона, — если они будут вместе, я буду рада. София милая, я её так люблю, а он… очень красивый!

— Симона!

— Мама, это же правда, разве он тебе не понравился? Для тебя он не красивый?

Карла продолжала также спокойно следить за дорогой. А в голове её, как по волшебству, возникла вся прошедшая неделя: её муж, Лука, играющий в плейстейшн с друзьями из университета; у него уже живот, он носит просторную рубашку и очки, падающие на нос. И тут же возник образ Танкреди в синей куртке, белой рубашке, его загар, улыбка и глубокие глаза. Действительно, он очень хорош, это точное определение. Но Карла Франчинелли дипломатична, и в первую очередь она – мать, которая должна волноваться о том, что её дочь слишком быстро взрослеет. Так что она просто улыбнулась.

— Ладно… скажем так – он неплох.

16

— Нет, не так. Ты разве не заметил, что пропустил две ноты? Здесь ещё ми, а вот здесь – до, — она снова положила руку своего ученика на клавиатуру.

— Да... — он сделал длинный вздох. — Ты права.

«Ещё бы я была неправа. Не понимаю, почему некоторые родители хотят, чтобы кто-то из семьи насильно научился играть на фортепиано. Уверена, что паренёк бросит это дело. Зачем они тратят деньги? Любой ребёнок, особенно в таком возрасте, должен чувствовать страсть к тому, что делает. А если это не так, то он всё бросит при первой возможности», — подумала София.

— Сколько тебе лет, Саверио?

— Девять.

— Из твоей семьи кто-нибудь играет на музыкальном инструменте?