Осип опустил глаза, чтоб не показать, чего он думает. Ему казалось, что за три-четыре месяца все страшно огрубели. Смердящий запах крови, и постоянная опасность делали, в общем-то, вполне нормальных, некогда отзывчивых людей почти бесчувственными. Он понимал, что это вынужденная мера. Измотанные видом бойни, бойцы, по большей части одного с ним возраста, бряцая своей жестокостью, так защищались. Наверное, он тоже сильно огрубел, порой он даже плохо сознавал, что делает. Должно быть, все такие перемены в условиях стрельбы и сечи происходят незаметно. По разным сторонам конфликта высокопарно говорилось про отвагу, патриотизм и честь. А за фасадом – сволочная мясорубка, полная бессмысленность убийств, борьба за власть, за политический престиж и деньги… Лицо той девочки глядело на него откуда-то издалека, когда он так и сяк ворочался в попахивавшей снизу свежим можжевельником палатке. Затем на ее месте появлялась Юлия, она была в разорванном волнистом платье, и Осип видел, как кто-то закрывает ей глаза. Нащупав рядом фляжку с водкой, он сделал несколько глотков, мысленно послал всю эту гадкую резню подальше и, повернувшись на бок, быстро отключился.