После встречи с Перринсом Вайатт исчез для мира. Он ни с кем не обменялся больше ни словом. Только Лингфилд позволил себе небольшое отступление от приказа. В тот момент, когда Вайатта повели обратно к камере, Керли стоял у двери кабинета Перринса и улыбался.
— Будь моя воля, я бы знал, что с тобой сделать, — сказал Лингфилд, но Вайатт строго посмотрел на него, и улыбка исчезла с лица Керли. — Ведите его, — это было все, что мог сказать Лингфилд.
Конвойные молча раздели Вайатта и так же молча захлопнули стальную дверь и заперли ее на ключ. В камере не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Только лист бумаги и карандаш на столе. Чего они ждут: признания или записки о самоубийстве? Вайатт улыбнулся и прошелся по камере, новому своему королевству, четыре шага вперед и четыре шага назад. Они оставили ему возможность мыслить — и то, видно, по ошибке. А бумага и карандаш? Вайатт присел за стол, взглянул на бумагу и… десять минут спустя он уже крепко спал. На листке бумаги — только одно слово: конец.
Вайатт был готов, когда за ним пришли без десяти восемь утра.
Репортеры ждали всю ночь в приемной Скотленд-Ярда, надеясь получить хоть какую-нибудь информацию. Дежурный сержант не сумел убедить их в том, что они напрасно теряют время. Запрет на какие-либо сообщения был полным. Чаша горечи репортеров переполнилась, когда после ночного бдения их заставили утром покинуть приемную и выйти на улицу. «Это в интересах безопасности», — объявили им. Они стояли недовольные, измученные ожиданием, а тут еще начал накрапывать дождь. Они не заметили, как небольшого роста человек протиснулся в группу, стоявшую у самого входа. Репортеры уже знали, что Вайатта собираются перевести в тюрьму. Это уже событие. Кое-что они могли бы после придумать сами, да и надеялись услышать хотя бы слово от Вайатта. Желание заработать на сенсации удерживало их на месте.
А кончилось все десять секунд спустя.
Не успел Большой Бен пробить восемь, как раздались возгласы: «Он идет!», «Да, да. Это Вайатт!»
Человек в помятой военной форме, без фуражки и без галстука шел в сопровождении конвойных к машине. Вдруг от толпы корреспондентов отделился человек. Он оттолкнул полицейских, пытавшихся помешать ему, и побежал к Вайатту. Человек крикнул: «Смерть предателю!» — и выстрелил три раза. Некоторые из репортеров поспешили укрыться, а остальные, верные профессиональному любопытству, видели, как два полицейских агента пристрелили убийцу. Только один журналист потом упомянул о выражении лица убитых. Лицо Вайатта было спокойным, он слегка улыбался, а на лице его убийцы застыла гримаса удивления. Если бы Лейвери мог узнать, что позже о нем напишут как о некоем Реджинальде Перси Монтере, не имеющем постоянного места жительства, он, наверное, удивился бы еще больше.
— …Вы вместе с Ричардом Вайаттом обвиняетесь в совершении предательского акта против нашей законной и любимой королевы и в том, что…
Хартфиш медленно поднялся в прокурорскую ложу, протер очки с темными стеклами и посмотрел на обвиняемых…