Я отступила на угол Вест-Бродвея и Гринвич-стрит, потом еще дальше. Отсюда башни казались миражом на небе. Ближе к парку Вашингтон-Маркет их снова стало видно лучше. Несмотря на обилие небоскребов, там еще встречались кирпичные дома, чьи пожарные лестницы заменяли орнаменты и лепнину домов побогаче. Это было единственным украшением бедняцких домов. У меня на родине многоэтажки стояли голышом, так как ни украшений, ни путей отхода предусмотрено не было.
С Саут-стрит я спустилась в городское брюхо, в низинную часть Нижнего Манхэттена. Энн-стрит повела снова наверх и к свету, как по родовому каналу. Прилегающие улицы тоже были узкие и темные, застроены замками из стекла и стали, суровыми и безжизненными. Я странствовала по внутренностям города. На коротком пути к Бродвею я шептала: «Я вас не вижу. Где же вы?»
И все-таки брюхо Манхэттена оказалось обитаемым. Здесь я увидела спа-салон,
Миновав глубокие ущелья даунтауна, куда не проникал солнечный свет, я заметила, что небо заволокло тучами. Когда я спросила прохожего на Либерти-стрит, где вход в Южную башню, грянул первый гром. Когда я пересекла площадь у юго-восточного угла близнецов, раздался второй раскат и сразу пошел дождь. Крупные, тяжелые и блестящие капли выглядели как жидкий металл.
Я забежала в закусочную «Чарлис», где предлагали бургеры, стейки и буррито. Ты говорил, это одно из нескольких зданий, которое пережило снос квартала в конце шестидесятых, когда там собрались строить нечто большое, монументальное. Нечто такое, что должно было спасти даунтаун, откуда постепенно съезжали магазины и фирмы, – Всемирный торговый центр.
Так и представляю, как тебе, шестнадцатилетнему пареньку, каждый день приходилось катить твоего деда на инвалидной коляске в район Рэдио-роу, потому что старик хотел еще раз увидеть эти дома, пока их не снесли.
Через некоторое время дождь стал потише. С Либерти-стрит я вошла в вестибюль Южной башни. На этот раз погода помешала мне подняться на сто десятый этаж, где находилась смотровая площадка, и наконец выполнить задание. Терраса
Ранним вечером, когда на Манхэттене вновь стало темнеть, я уже возвращалась в отель. Мне оставалось только надеяться на следующее утро – мой последний шанс, если смотровая площадка будет открыта. Иначе, может, и правда придется воспользоваться помощью одной из двух местных рек. Но я не могла себе представить ни одну из них последним прибежищем матери, все-таки она прожила всю жизнь у такой великой реки, как Дунай.
Мне это ничего не стоило бы, всего несколько секунд, я наверняка нашла бы подходящее место на каком-нибудь пирсе, где мне никто не помешал бы. И все же это казалось мне слишком простым, слишком банальным, слишком небрежным. А вот высшая точка одного из самых высоких зданий мира, только чистое небо наверху и людская суета внизу – вот это было бы достойным венцом жизни, в которой не исполнились мечты.
Когда я, как и накануне, проходила угол Шестой авеню и Тринадцатой улицы, опять ливанул дождь, еще сильнее вчерашнего. Я узнала деревья, которые росли всего в нескольких шагах от перекрестка, и решила спрятаться под ними. Кроны небольших деревьев от такого ливня не спасали, так что я огляделась в поисках укрытия понадежнее, увидела узкую маркизу какого-то театрика и встала под нее. Но дождь и порывистый ветер преследовали меня и там.
Я спустилась по ступенькам и сквозь единственное цветное окошко заглянула в подвальное фойе маленького театра. На противоположном конце помещения как раз закрыли дверь, которая, наверно, вела в зрительный зал. У входа я заметила в витрине афишу, с которой мужчина, немного наклонив голову, смотрел на зрителя большими детскими голубыми глазами. Он слегка приподнял шляпу-канотье, словно приветствуя прохожих.
«Сегодня вечером у нас: Человек, который приносит счастье. Не пропустите!»
Такой человек мне сегодня и нужен, подумала я. Вытерлась в фойе, тихонько открыла вторую дверь и села в темном зале на последний ряд. Сумку я осторожно поставила на соседний стул. Прямо надо мной, на деревянном помосте с узкой лесенкой, я услышала шаги и тихое покашливание. Тут включился прожектор, и следующее, что я услышала, был твой голос.
Глава седьмая
Я стоял на помосте и возился с освещением, когда услышал, как тихонько открылась дверь и кто-то вошел. Одним зрителем больше, подумал я, вот и хорошо.