— У меня внизу гусиная ферма. Я кормлю и воспитываю их, будто они мои родные дети. Каждый четверг и пятницу по утрам и всегда перед Ханукой приходит резник, кошерный мясник, после того как мои покупательницы выберут себе птиц. Я люблю своих гусей, но что мне остается? Каждому нужно с чего-то жить. Я продаю гусей польским, русским, немецким евреям, даже покупатели из Йорктауна специально приходят ко мне в гетто. Я зарабатываю достаточно, чтобы не пускать к себе еще пятерых жильцов. Как и моя соседка, у нее гешефт тоже очень прибыльный.
— На чем же она все-таки зарабатывает?
— Боюсь, что ты довольно скоро и сам это узнаешь. Хотя я бы предпочел, чтобы ты туда не ходил. Сделай одолжение старому Гершелю.
— Я сильно болел?
— Я уже думал, что придется читать по тебе поминальную молитву, хоть и не знаю, еврей ты или нет. А проверять не стал. Теперь спи и набирайся сил.
Открыв глаза в следующий раз, дед получил горячий
— Вот и хорошо. Кто может так кушать, тот уже не умрет. — Гершель помедлил и спросил: — А имя у тебя есть?
Дед перестал жевать. Даже в таком состоянии он понимал, что от его ответа зависит многое. Вполне возможно, его имя решит, сможет ли он провести остаток зимы в теплом местечке и есть такую же вкуснятину, или его отправят восвояси.
— Спичка, — ответил он.
— Не бывает таких имен. Есть у тебя человеческое имя?
На этот раз без сомнений и с полной уверенностью его губы произнесли:
— Берль!
— Ах так, значит, ты все-таки еврей. Откуда ты?
— Из окрестностей Лиско. Отец держал шинок на полпути к Карпатам. Это такие горы.
— Я знаю, что такое Карпаты. Где твой отец?
— Его отправили назад из-за сердца, и мы больше никогда ничего о нем не слышали.
— Со мной тоже чуть не случилось такое из-за воспаления глаз. А мать у тебя есть?
— Говорят, она сошла с ума и бросилась под телегу. Мне тогда всего пять было.
— Эх ты, бедняга. Значит, ты остался сам по себе.
— Так точно, сэр, можно так и сказать — совсем один.
Казалось, Гершеля вовсе не огорчило то, что он услышал. Он налил себе вишняку и тихо сказал:
— Ну, теперь у тебя есть я. Приляг, полежи еще немного.
Когда дед проснулся в третий раз, за окном было темно, а в доме ни души. В воздухе летало еще больше гусиного пуха, в квартире Гершеля словно шел снег. В другой комнате, где спал старик, стояли несколько мешков с пером и несколько недонабитых подушек, еще там была швейная машинка, подсвечники на семь и восемь свечей, необычный шарф с бахромой по углам. На полке стояли зачитанные книги, какие дед часто видел у набожных евреев возле синагоги, а в шкафу — несколько костюмов, рубашки и вторая пара обуви. Книги деда не заинтересовали, а вот содержимое шкафа рассказало ему все, что нужно: дела у его благодетеля шли совсем не худо.
От скуки дед сел на край кровати и начал набивать подушки пером. Он работал так сосредоточенно, что не услышал, как пришел Гершель. Вдруг увидев, что старик наблюдает за ним, дед вскочил, и перья высыпались на пол.
— Так держать, Берль. Хорошо, что ты хочешь приносить пользу. Бог дает только трудолюбивым. Кстати, ты говоришь на идише? Я хоть и знаю английский, предпочел бы идиш.
— Только чего на улице нахватался, сэр:
Старик рассмеялся.
— Ну самое полезное усвоил, так ведь? Но ты не шлимазл, иначе был бы уже в земле. И больше не называй меня «сэр», зови меня «Гершель».
Затем старик пошел в переднюю комнату и стал накрывать на стол.
— Сэр Гершель, у вас нет жены, которая могла бы сделать это за вас?
Хозяин пропустил вопрос мимо ушей.
— Гусь — лучший друг еврея-ашкеназа, как собака — лучший друг гоя. На гусином пере нам хорошо спать. Я знаю в гетто людей, которым есть нечего, но спят они на гусиных перьях. Некоторые привезли подушки с собой из Галиции. А гусиная печень — это же деликатес. Печень у меня покупают все рестораны — немецкие, еврейские, ирландские. Но кое-что вкусно только евреям — гусиный смалец. Нам нельзя использовать свиное сало. Гусиный смалец я продаю на рынке на Хестер-стрит.
Гершель развернул принесенную еду, разложил все по тарелкам и подозвал Берля.
— Послушай-ка еврейские благословения перед вечерней трапезой, мальчик. Может, когда-нибудь ты тоже захочешь их произнести: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, дающий хлебу вырасти из земли, сотворивший плод виноградной лозы и плод земли. Благословен Ты, по слову Которого существует все». — И они сели за стол. — Однако о самой большой пользе от гусей я тебе еще ничего не рассказал. Зимой, на Хануку, ашкеназы любят кушать гусей. Ты уже прикинул, сколько ашкеназов живет в Нью-Йорке? Так что работы нам хватит, скорее гуси переведутся, чем покупатели. — Тут Гершель пояснил: — Я имею в виду, если ты однажды пожелаешь перенять у меня дело. Доедай все, Берль! Женщина, что нам готовит, недешево берет.
Повторять дважды Берлю было ни к чему.
Позже Гершель снова подозвал его: