– Давайте внимательно рассмотрим ее. На первый взгляд, кажется, что ее должен был нарисовать Кейс Риверс. У всех свои привычки, но у многих есть обыкновение что-то рисовать во время ожидания у телефона. Все у кого есть такая привычка пишут слова или рисуют некий узор. Но каждый из них говорит, что всегда рисует одно и то же. Как я предполагаю, снежинки рисуют очень немногие, а рисуют настолько старательно совсем малое число людей. Но, даже допустив такую возможность, насколько вероятно, что кто-то еще нарисует точно такой же узор, как тот, что Кейс Риверс рисовал на столе Брайса?
– Должен сказать, что такое кажется невозможным, – честно ответил я, начиная понимать, к чему идет наше расследование.
– Это невозможно, – объявил Уайз. – Два человека могут рисовать снежинки, но не одинаковые.
– Эта почти точно такая же, – пробормотала Зизи. – Вот, я принесла с собой рисунок из дома мистера Брайса.
Девочка спокойно вынула из сумочки промокашку, взятую с моего стола. Рисунок Риверса, сделанный во время ожидания телефонного соединения, был почти точной копией чертежа на столе Эймоса Гейтли.
– Эти два рисунка сделаны одной рукой, – уверенно сказал Уайз, и я не мог ему возразить.
Ученые говорят, что у снежинки могут быть тысячи форм, и в научных книгах почти всегда приводят несколько иллюстраций. Та, на которую мы смотрели, была проста, но красива. Я чувствовал, что Риверс скопировал ее с какого-то изображения: настоящая снежинка растаяла бы раньше, чем он успел бы зарисовать ее.
Как бы то ни было, это было бы слишком большим совпадением, чтобы поверить, что два человека, ожидающих телефонного разговора, могут невзначай нарисовать одну и ту же фигуру. Конечно, рисунок на столе Эймоса Гейтли вовсе не обязательно был сделан во время ожидания у телефона, хотя и находился под аппаратом.
– Вне сомнений, это нарисовал мистер Риверс, – заявила Зизи, кивая и переводя глаза с одного эскиза на другой.
На ней была шляпа, сделанная из красных перьев, полагаю, перьев какой-то тропической птицы. Вкупе с по-птичьи быстрыми движениями ее головы, она пробудила во мне воспоминания о героях пьесы «Шантеклер».
– Конечно, это он, – согласился Уайз, – и сейчас нам нужно продолжить. На мгновение допустим, что Кейс Риверс (как мы его сейчас называем) нарисовал эту снежинку в этом офисе в день смерти Эймоса Гейтли. Как мне сказали, в этом кабинете каждый день наводили порядок и обновляли промокашку. Следовательно, любые пометки на ней были сделаны в тот день. И если это он разрисовал промокашку… вернее, в то время, когда он разрисовал ее, он с кем-то говорил по телефону…
– Ну, – вставила Зизи, – возможно, он просто сидел здесь, разговаривая с мистером Гейтли. Может быть, он мог рисовать и когда он просто сидел, и когда говорил по телефону.
– Да. Верно. Как бы то ни было, в тот самый день он должен был сидеть здесь, напротив мистера Гейтли. Я предполагаю, что он звонил, но это не имеет никакого значения. И если он был здесь, в этом офисе, в тот же день, то для чего он был здесь, и кто он такой?
– Он убийца, – сказала Зизи, но говорила она машинально. Казалось, что слова срывались с ее уст независимо от воли. Голос был деревянным и словно механическим, а взгляд пустым и отстраненным. – Не знаю, кто он, но это он стрелял в мистера Гейтли.
– Зиз, проснись! – мягко одернул ее Уайз. – Не делай скоропалительных выводов. Он мог быть совершенно неизвестен в Нью-Йорке. Он мог прийти к Гейтли в начале дня, по какому-то несущественному вопросу. Возможно, ему нужно было позвонить, и, ожидая у телефона, он, по привычке, сделал рисунок. Явно лишь то, что он был здесь в тот день. Теперь нам нужно выяснить, для чего он был здесь, и кто он. Я не считаю, что нужно спросить у него напрямую. Амнезия, которой он страдает – опасная болезнь. Внезапный шок может пробудить его память, но может и …
– Повредить его рассудок! – закончила Зизи. – О’кей! Но когда вы отыщите истину, она будет в том, что Кейс Риверс в здравом уме и твердой памяти убил мистера Гейтли.
– Зиз, уймись! Если тебя терзает это страшное предчувствие, то держи его при себе. Я до последнего не поверю в это! Я всегда был уверен в том, что Риверс – достойный человек, и всегда был таким. Я чувствую, что он играл важную роль. Более того, я верю, что он провалился сквозь землю.
– Вы верите! – удивленно воскликнул я. – Вы уверены в этом? Вы верите, что он провалился сквозь землю где-то в Канаде или другой северной стране и долетел до Нью-Йорка?
– Не совсем так, – улыбнулся Уайз. – Но я верю, что он пережил что-то необычное, и его рассказ честно это описывает, хоть и не буквально.
– Например?
– Ну, предположим, он упал в шахту в Канаде. Предположим, это повредило его память. Затем, предположим, что его спасли и привезли в Нью-Йорк для лечения, скажем, в частном госпитале или санатории. Далее, предположим, что он сбежал и, будучи не в себе, свалился в Ист-ривер… ну, вот один из вариантов того, почему у него есть воспоминание о падении, причем основанное на реальных фактах.