Человек, который рисовал миндальные деревца

— Так войдите же, — сказал я, — и посмотрите сами.

— Не могу, — ответил Эмиль, — там ведь защелка. Видите? Замок я открыть могу, а дверь — нет. Защелка-то железная. Мадам Коллинз! — снова выкрикнул он в темное купе.

— А что, если она… — начал молодой проводник, которого звали Поль.

— Merde alors, — ответил Эмиль. — Как, по-вашему, мосье, дама хорошо себя чувствовала?

— Превосходно, — отвечал я.

Какое-то время мы молча взирали друг на друга.

— Нет, — сказал, наконец Эмиль, — так у нас ничего не выйдет. Я останусь здесь, а ты, Поль, сбегай к начальнику станции. Скажи ему, что у нас происходит. Нам нужен слесарь, который перепилит эту чертову защелку. — Поль уже припустил со всех ног. — А начальник пусть на всякий случай известит pompiers.

Pompiers по-французски значит пожарные. И во Франции их всегда вызывают первыми, если случится беда.

Наш Train bleu покидает Париж с Лионского вокзала в 21 час 46 минут. В его составе есть только спальные вагоны первого и второго класса, и едет он до Вентимильи — итальянского приграничного городка на Лазурном берегу. В южном направлении Train bleu пересекает всю Францию до Средиземного моря. Первую остановку он делает в Сен-Рафаэле. А уж потом останавливается довольно часто: в Канне, например, в Жуан-ле-Пен, в Кань-сюр-Мер, в Ницце, в Больё, в Монте-Карло. А после этого он вообще останавливается на всех станциях, которые расположены неподалеку от моря.

Такси доставило меня от дома к Лионскому вокзалу, причем в течение примерно четверти часа я был вынужден слушать проклятия шофера, который из-за проливного дождя и оживленного движения ехал еле-еле. Носильщиков на вокзале не было, я тащил свой чемодан и свою пишущую машинку вдоль длинного состава этого самого Голубого поезда до моего семнадцатого вагона. Купе мое располагалось примерно в середине его. Перед открытой дверью соседнего купе стояла дама и курила. Я поздоровался. Она улыбнулась в ответ и наклонила голову.

У нее была удивительная улыбка. Казалось, будто на ее узком, с тонкими чертами лице восходит солнце. Глаза у нее были очень большие. И зубы красивые, и широкий рот с сочными губами. На ней было красное платье и жемчужное ожерелье. Едва увидев ее, я понял, что она наполнена каким-то почти неземным блаженством. Она была высокая и стройная. Седые волосы одевали ее голову словно шлем и чуть отливали нежным лиловым цветом. Покуда проводник занимался моим билетом, я увидел в темном окне, перед которым стояла дама и по которому хлестал дождь, ее отражение. И с удивлением заметил, что она меня разглядывает. Сам я эту даму не знал. Я никогда ее раньше не видел. Я улыбнулся ее отражению. Она улыбнулась в ответ.

— Когда прикажете вас разбудить, мосье? — с такими словами обратился ко мне проводник, носивший при себе тетрадь с именами пассажиров.

— Пожалуйста, в Сен-Рафаэле.

— Завтрак?

— Да, пожалуйста.

— Кофе или чай?

— Чай с молоком.

— Как и мне, — промолвила дама в красном платье.

— Совершенно справедливо, как и мадам Коллинз, — сказал лысый проводник. — Кстати, мадам тоже пожелала, чтобы ее разбудили в Сен-Рафаэле.

— Да, тогда у меня еще будет много времени до Канн. Кстати, мосье, вы тоже едете в Канн?

— Совершенно верно, мадам…

— …Коллинз, Роберта Коллинз.

Она говорила по-французски с заметным американским акцентом.

— Руайан, — сказал я, — Роже Руайан.

— Господа желают сейчас еще чего-нибудь?

Но прежде чем я успел открыть рот, она ответила:

— Я с удовольствием выпила бы шампанского. — И взглянула на меня. Ее большие глаза были зеленого цвета. — Не сочтете ли вы, что я веду себя ужасно, если приглашу вас на шампанское, мосье Руайан?

— Очень любезно с вашей стороны, миссис Коллинз. Конечно же, я с радостью приму ваше приглашение, — ответил я.

Ее улыбка стала еще ярче.

— Вот и прекрасно. А шампанское у вас есть?

— Ну разумеется, мадам, — и проводник перечислил три марки.

— «Поммери», — сказала миссис Коллинз.

— Сию секунду, мадам. Бутылку «Поммери». — И проводник умчался.

Миссис Коллинз наверняка было лет пятьдесят, но она выглядела гораздо моложе. Она выглядела так, будто ей только-только сравнялось сорок. Ну, лицо она, без сомнения, подтягивала, причем у первоклассного хирурга-косметолога. А выдавали миссис Коллинз ее руки. С руками ничего не поделаешь! Ей пятьдесят, думал я про себя. Как минимум пятьдесят.

Теперь наш поезд ехал очень быстро.

Проводник принес шампанское, ведерко с кубиками льда и два бокала. Он искусно открыл бутылку и дал мне пригубить.

— Все в порядке, мосье?

— Все в порядке.

— Тогда позвольте мне… — Он налил оба бокала до половины, поставил бутылку в ведерко со льдом и согнулся в поклоне.

— Если господа пожелают еще чего-нибудь, вот звонок.

— Спасибо, — сказала миссис Коллинз, — большое спасибо. Затворите, пожалуйста, за собой дверь.

— Слушаюсь, мадам. — И он исчез.

Чуть покачивалась постель, на которой мы оба сидели, и колеса торопливо стучали.

— Давайте выпьем за меня, — сказала миссис Коллинз, — за меня и за мою новую жизнь. Понимаете, мосье Руайан, я начала новую жизнь. Вы согласны выпить за то, чтобы она была хорошей, эта новая жизнь?