Человек, который рисовал миндальные деревца

— Чтобы она была прекрасной, миссис Коллинз.

— Такой она и будет, — сказала она, и снова такая же улыбка. — Ну тогда выпьем за мою прекрасную новую жизнь. Sante, мосье Руайан!

— Sante, миссис Коллинз.

Мы выпили.

— Ну и напиток, — сказала миссис Коллинз. — Неужели вы не находите, что это божественный напиток?

— Конечно, нахожу, миссис Коллинз.

Буря завывала вокруг поезда, дождь гулко стучал в окно за спущенными жалюзи. Миссис Коллинз отставила свой бокал. Я дал ей огня для очередной сигареты.

— А вы не курите?

— Больше не курю. Бросил.

Колеса громыхали, громыхали, громыхали…

— Я видела у вас пишущую машинку. Вы писатель?

— Да, миссис Коллинз.

— А что вы пишете? Романы? Не обижайтесь на меня, я еще ничего вашего не читала. Писателей на свете так много…

— Я пишу научно-популярные книги. Естественные науки…

И это была ложь.

— О, — сказала она и отхлебнула из своего бокала. — Я никогда не читаю таких книг. Они выходили на других языках?

— Да, миссис Коллинз.

И это была вторая ложь.

— А в Америке их можно достать?

— Разумеется.

И это была третья ложь. Потому что я в жизни не писал научно-популярных книг. Я был одним из новых авторов на редкость успешной серии романов в мягкой обложке под общим названием «Affaire Top Secret». Каждую неделю на свет появлялась очередная брошюра из этой серии. «Affaire Top Secret» продавалась на вокзалах и в газетных киосках. Серия имела даже больший успех, чем знаменитая «Brigade mondaine». Мы выпускали неслыханную дрянь. А вот много лет назад я писал настоящие романы. И никто не желал их читать. Теперь же на изготовление очередной брошюры у меня уходило примерно три недели.

Но главное мое занятие было из совершенно области другой и приносило мне куда больше денег. Я считался специалистом по доведению до ума неудачных фильмов. Не существовало пленки, которой я не мог бы привести в божеский вид настолько, чтобы монтажер потом спокойно склеил куски в должной последовательности. Я стяжал общенациональную славу как спаситель продюсеров, которые в ходе съемок вдруг обнаружили, что своенравный режиссер слишком далеко отошел от сценария. На этот случай существуют договоры с актерами, с техниками, со студией, и потому каждый день, когда не идут съемки, означает гигантский ущерб для кинокомпании. Я был ангел-спаситель всех труждающихся и обремененных, всех взысканных несчастьем продюсеров. Чтобы вызволить из беды очередного несчастливца, я и ехал сейчас в Канн. Там уже четыре дня назад были приостановлены съемки баснословно дорогого фильма.

— Боюсь, что у вас возникнет обо мне ошибочное представление, — сказала миссис Коллинз. — Я, наверно, произвожу на вас престранное впечатление.

— Нет, вы производите на меня впечатление человека, который знает, что впереди у него большая радость.

— Большая радость, — протяжно повторила она. — Пожалуй, вы правы. Я навсегда возвращаюсь к мужчине, которого любила больше всех.

— Вот давайте за это и выпьем, — сказал я и наполнил бокалы. Теперь шампанское стало по-настоящему холодным.

Миссис Коллинз улыбнулась и открыла свою сумочку из крокодиловой кожи. Оттуда она достала кусок картона размером с почтовую открытку. С одной стороны кусок, как я заметил, был исписан, на другой же я увидел миндальное деревце, нарисованное светящейся акварелью, тонкие веточки — черной, маленькие листочки — красно-коричневой, а обильные цветы — светло-розовой. Рисунок заворожил меня своей атмосферой. Мне показалось, будто все растущее и зарождающееся, все милое и хорошее, что есть на свете, сосредоточилось в этом деревце, над которым парило нежно-голубое небо. Глядя на это деревце, ты невольно испытывал радость. Оно заставляло позабыть все темное и печальное. Это был символ надежды. Я долго разглядывал его и чувствовал, как во мне оживают радость и тепло. Радость жизни, воспоминания о давно минувшем, но лишь о том, что было прекрасно, что приносило счастье.

— Переверните открытку, — сказала мне эта странная дама с бело-лиловыми волосами. Даже голос ее был полон шарма. Она была весела, как молоденькая девушка, которая радуется грядущей любви.

Я перевернул и прочел написанное там от руки:

Neither the Angles in Heaven above
Nor the Demons deep under the Sea
Shall ever dessever my Soul from the Soul
Of the beautiful Annabel Lee.

— Это Эдгар По, — сказала миссис Коллинз и отхлебнула из своего бокала.

Я попытался сделать перевод: «Ни ангелы в небе, ни демоны в морской пучине не в силах разлучить мою душу с душой прекрасной Аннабел Ли».

— Это деревце нарисовал человек, которого я любила больше всех, — сказала миссис Коллинз. — И подарил его мне. И написал эти слова. Эти прекрасные слова. Потому что я и есть его Аннабел Ли.

Теперь ее улыбка была совершенно обращена внутрь и наполнена всем спокойствием этого мира. Так улыбаются мадонны итальянских мастеров, созерцая свое дитя.