- Что ты с ним сделал? – прохрипел бандит.
- О, ничего особенного, – всё с той же улыбкой ответил Гармил. – Я просто сжёг его воздух. Очухается через минуту. – Снова чиркнув пальцами, он заставил маленький язычок пламени заплясать на своём вытянутом указательном пальце. Бандит, как завороженный, наблюдал за танцующим огоньком.
- Но в следующий раз я могу быть не таким добрым, – угрожающе произнёс Гармил. – Говори, где у вас притон, у которого над входом написано «Не бойся»?
- В трёх кварталах, – не отрывая глаз от огонька, выдохнул бандит. – На самой окраине города, на улице Утопленных Щенков.
- Спасибо! – весело ответил Гармил и заставил огонёк погаснуть. Парень ещё долю секунды продолжал таращиться на его палец, потом моргнул, тряхнул головой, развернулся и заспешил прочь из переулка, позабыв о валяющемся без сознания товарище.
Не дожидаясь, пока замолкнет стук подкованных ботинок, Гармил опустился на колени перед человеком с ножом. Нож ему не понравился: кривой, из плохой стали. А вот кошелёк, привязанный к поясу, он без смущения прикарманил. Ограбить грабителя – есть в этом особое удовольствие, подумал Гармил, прежде чем сжать в кулаке комочек земли и сосредоточиться на мыслях о летучих мышах-вампирах.
Полчаса спустя он уже порхал над улицей Утопленных Щенков. Вид её в этот тёмный час соответствовал мрачному названию, хотя Гармил полагал, что и при дневном свете она выглядит не лучше. Покосившиеся, местами замшелые каменные домики в два этажа, с запущенными палисадниками и тонувшими в грязи и мусоре дворами возвышались по обе стороны грязной дороги, которая если и была когда-то вымощена, то все камни из брусчатки давно растащили местные жители на починку сараев. Что могло привести сюда молодого дворянина, сына первого советника короля? «Бывшего советника, – поправил себя Гармил. Наконец он заметил тот самый трактир, который искал.
Здание было двухэтажным, с крытой галереей по верхнему этажу, с которой свесилось какое-то насквозь пропитое существо. Возле входа висела внушительная эмблема: зловещий трезубец пересекался с жуткого вида тесаком. При более подробном рассмотрении они оказались обыкновенными ножом и вилкой. Над дверью была прибита табличка с жизнерадостной надписью «Заходи, не бойся!»
Наверняка Кинн уже спит, решил про себя Гармил. Покружившись над тёмным двором, он разглядел в его глубине длинную конюшню. Подлетел к маленькому оконцу, заглянул в него. Маленьких чутких ноздрей летучей мыши-вампира коснулась целая масса запахов – прелая солома, навоз, влажное дерево поилки – и кровь, замечательная лошадиная кровь, которой здесь было так много. Лошади ощутили присутствие недоброго волшебства, заволновались, зафыркали. В темноте Гармил разглядел выглянувшую из стойла белую лошадиную голову – изящную и красивую, с маленькими ушами, в красном недоуздке. Такая красивая лошадка могла принадлежать только богатому человеку.
Оттолкнувшись лапками от рамы окна, Гармил вспорхнул в ночное небо. Долетев до второго этажа, он облетел его кругом и в одном из открытых окон увидел слабо освещённую комнату, в которой стояла кровать, а на кровати крепко спал молодой человек.
Гармил сразу узнал Кинна. Он был очень похож на Кориэля: тот же высокий рост, те же рыжеватые волосы. Но Кинн, хотя и был совсем ненамного старше своего брата, всё же был гораздо крупнее и массивнее его; широкие плечи, крупные веснушчатые руки, длинные мускулистые ноги – всё это производило впечатление решительности и грубой силы. У Кинна были высокие скулы, решительный подбородок и полные губы, тёмно-рыжие брови над закрытыми глазами были нахмурены. Было в нём что-то угрожающее и неприятное.
Гармил слетел с подоконника, покружился по комнате, пролетел прямо над лицом Кинна, задев его крыльями. Кинн недовольно поморщился и махнул ручищей в воздухе. Волшебник отлетел в сторону и сел на пол в уголке, где было особенно темно. На этот раз превращение в человека далось ему с куда большим трудом, чем до того. Гармил даже не сразу смог подняться на ноги – голова у него сильно закружилась, а к горлу подступила тошнота. Пришлось ему немного посидеть, прислонившись головой к стене, пока тошнота не прошла – хорош бы он был, если бы залил всё вокруг полупереваренной кошачьей кровью! Не то что бы он любил чистоту – совсем наоборот – просто не хотелось бы оставлять после себя следы. Представив лужу жуткой массы на полу и как отреагирует на неё служанка, которая утром придёт убирать комнаты, Гармил хихикнул, потом икнул, потом прокашлялся и, наконец, встал на ноги.
- Кинн, – произнёс он глухим голосом. – Кинн. Кинн. Кинн.
Молодой человек пошевелился, недовольно пробурчал что-то. Гармил продолжал звать его глухим монотонным голосом и совсем уже выдохся, когда Кинн наконец-то открыл глаза и приподнялся на кровати.