Человек, который украл всё (СИ)

Кориэль улыбнулся, но не успел ничего ответить – над головами друзей загудел колокол, объявляя о начале судебного заседания. Толпа снаружи заволновалась, расступаясь в стороны – к зданию со стороны королевского дворца шествовала колонна чиновников, одетых в чёрные мантии и белые парики. Возглавлял их судья – высокий, широкоплечий мужчина со смуглым морщинистым лицом, в маленькой остроконечной шапочке, белый цвет которой символизировал неподкупность правосудия. Энмор и Кориэль быстро спустились с балкона и направились к своим местам.

Зал быстро заполнился людьми. Они всё заходили и заходили, всё рассаживались и рассаживались – даже не верилось, что зал может вместить так много народу. Вошёл прокурор – худой, невысокий, из-под квадратной шапочки выбиваются остатки седых волос, а лицо холодное, злое. Или, может быть, Энмору оно просто показалось злым?.. Заполнилась скамья, где сидели свидетели обвинения: Энмор внимательно окинул взглядом зловеще-красивого графа Шегонского, пухлого и рассеянного графа Эрметилнского, тощего недовольного казначея. Подошёл четвёртый свидетель, и Энмор ощутил, как вздрогнул сидевший рядом Кориэль: этим свидетелем оказался юноша лет восемнадцати, высокий, хорошо сложенный и красивый, но лицо его казалось жестоким и каким-то низким. На нём был тёмно-лиловый камзол, на широком рукаве красовалась чёрная траурная повязка. В честь кого он повязал её – брата, которого считал мёртвым, или отца, которому, если план графа Рудвиана удастся, придётся умереть совсем скоро?.. Так или иначе, Кинн сел, поднял голову, взглянул на скамейку защиты напротив… и побледнел. Кориэль тоже побледнел, и сжал кулаки так, что они хрустнули. Но ни один из братьев не издал ни звука, не сделал ни единого движения. Их разделяло место для обвиняемого – скамья, обнесённая решёткой – и от этой решётки прямо-таки веяло холодом, безнадёжностью и страхом, которые наверняка чувствовали и другие посетители зала.

Одним из последних в зал влетел ещё один посетитель – это был молодой лунок. Рука его висела на перевязи, но, по-видимому, не причиняла ему никакой боли – лунок довольно легко пробился сквозь толпу и, к удивлению Энмора и Кориэля, бухнулся на скамейку рядом с ними.

- Я рад, что вы пришли, господин Лементи, – сказал взволнованный Руз Пелл, пожимая пришедшему руку – левую, здоровую.

- Похоже, намечается интересное дело, не так ли? – подмигнул ему лунок. Затем откинулся назад, с интересом вертя остроухой головой по сторонам. При виде Кинна его серые миндалевидные глаза слегка сузились, но больше господин Лементи ничем не выдал своих чувств.

Судья поднялся на своё место, но не стал садиться. Через несколько секунд встали и все остальные – в зал вошёл Его Величество король Гордиан с двумя дочерями-принцессами (королева, тяжко больная, вот уже несколько лет не выходила из дворца). Зал взорвался аплодисментами, которые звучали всё то время, пока худощавый, мрачного вида король подходил к своему креслу – единственному сидению в зале, которое было обито бархатом. Энмор взглянул на графа Рудвиана: тот хлопал в ладоши со спокойным, непроницаемым лицом. А вот граф Ласталь соединял и разъединял свои обтянутые бархатными перчатками ладони робко и даже нервно.

Король уселся в кресло, принцессы – на стулья радом с ним. Энмор взглянул на них – быстро, чтобы они не успели заметить его взгляда – и решил, что они очень похожи на отца, особенно старшая, худенькая девушка лет семнадцати с суровым выражением лица. Его Величество дал знак судье. Тот тут же постучал молотком по столу – взволнованные голоса смолкли, и в зале воцарилась не менее взволнованная тишина.

Ввели обвиняемого, и у Энмора ёкнуло сердце: он увидел перед собой Кориэля, только постаревшего на двадцать с лишним лет. Рыжевато-каштановые волосы благородного графа Нодера сильно поседели, а лицо осунулось и постарело от всего пережитого, но осанка по-прежнему была гордой, а цепи, сковывавшие его руки, казались чем-то совершенно чужеродным. Энмор подумал, что в зале найдётся как минимум несколько человек, которым этот аксессуар подойдёт гораздо больше. На лице графа застыло выражение горького недоумения, как у человека, который не очень хорошо понимает, как и почему оказался здесь. Графа подвели к окружённой деревянной решёткой скамье подсудимых, и тут он случайно посмотрел в ту сторону, где находились Энмор и Кориэль. Граф побледнел ещё сильнее и покачнулся, так что стражи схватили его покрепче. Почти теряя сознание, граф широко открытыми глазами вглядывался в лицо сына. Энмор перевёл взгляд на Кориэля, и увидел, что пальцы юноши, сжимавшие перила, побелели от напряжения; он взглянул на Кинна и увидел на его лице выражение презрительной досады. Энмор всё понял: Кинн сообщил отцу, что убил Кориэля, и совсем ещё недавно граф Нодер оплакивал своего ребёнка, убитого собственным братом. Он вдруг понял, что ненавидит Кинна. Они ни разу не разговаривали, ни разу до сегодняшнего дня не встречались друг с другом, но Энмор ненавидел его, и хотел, чтобы сегодня Кинн потерпел поражение.