Вернувшись в Массачусетский институт технологий, я некоторое время привлекал к себе всеобщее внимание в столовой, еженедельно разменивая там очередную стодолларовую купюру из своих карточных выигрышей. С учетом того, насколько наши деньги обесценились с 1961 года, эффект был почти такой же, как если бы сегодня я стал расплачиваться купюрами по 1000 долларов.
Мой двухлетний рабочий контракт с МИТ должен был закончиться 30 июня, всего через три месяца. Глава факультета, У. Т. Мартин («Тед»), уговаривал остаться в МИТ на третий год, подчеркивая, как высоко меня ценит профессор Шеннон. Существовала вероятность, что вскоре или некоторое время спустя я смогу получить постоянную работу. Мне было непросто решить, стоит ли пытаться воспользоваться этой возможностью. Государственные проекты, осуществлявшиеся в МИТ во время Второй мировой войны, превратили этот институт из обычного технического училища в крупнейшее научное учреждение, один из величайших математических центров в мире[74]
. Просто выйдя в коридор, я мог поговорить там с такими людьми, как гениальный профессор Норберт Винер (основоположник кибернетики) и будущий лауреат Абелевской премии Изадор Зингер. Преподавательская программа имени Кларенса Мура, в которой участвовал и я, привлекала в МИТ молодых ученых, в том числе Джона Нэша, получившего впоследствии Нобелевскую премию по экономике, и будущего лауреата медали Филдса Пола Коэна. Нобелевская премия по математике не присуждается, но премии Филдса и Абеля имеют сравнимый с ней статус. Коэн ушел из МИТ за несколько дней до моего приезда: я успел увидеть, как с двери его кабинета снимали табличку с его именем.В конце концов я решил уйти из МИТ[75]
. С точки зрения карьеры в науке я был, как мне казалось, достаточно одарен, чтобы состязаться с лучшими из лучших, но ощущал недостаток математического образования. Кроме того, я не проводил совместных исследований под руководством более высокопоставленных ученых и не сотрудничал с коллегами по своей области, а такая работа часто бывала ключевым элементом успешного продвижения в науке. Вместо этого я тратил большую часть своего времени на работу над блэкджеком и на совместную с Шенноном разработку компьютера для предсказания рулетки. Однако эта работа не относилась ни к какой из областей научных исследований. Ее нельзя было назвать настоящим математическим исследованием, у нее не было ни собственного названия, ни аудитории среди ученых. Для моей научной карьеры она была бесполезна. По иронии судьбы, тридцать лет спустя МИТ стал мировым лидером в области развития систем, которые стали известны как носимые компьютеры, и схема истории их развития, опубликованная в интернете лабораторией Media Lab этого института, называет нас с Шенноном создателями первого из них[76].В это время Университет штата Нью-Мексико искал сильных молодых преподавателей и выделил средства на прием талантливых аспирантов. Университет только что получил от Национального научного фонда 5 миллионов долларов гранта для инновационных центров, учрежденного после запуска первого спутника. Эти деньги, которые составили бы сейчас более 40 миллионов, предназначались для финансирования четырехлетней программы для молодых ученых. Мне предложили более высокую зарплату, 9000 долларов в год, – МИТ и Университет штата Вашингтон предлагали по 6600 – и должность доцента с постоянным контрактом. Мне полагалось шесть часов в неделю преподавательской нагрузки, сводившейся к чтению студентам магистратуры курсов по моему выбору. Эта работа давала мне желанную возможность расширения математического кругозора, совершенствования моего собственного образования в процессе преподавания, продолжения исследовательской работы, руководства диссертационными работами и сотрудничества с моими студентами.
Работа в Нью-Мексико казалась мне оптимальным выбором с точки зрения продолжения научной карьеры, хотя коллеги считали такой переезд в тогдашнее математическое захолустье неоправданно рискованной аферой. Важнее всего было то, что в Нью-Мексико Вивиан и маленькая Рон оказались бы в гораздо лучшем климате и гораздо ближе к нашим родным.
В то же время, когда я принимал это решение, я согласился написать книгу о блэкджеке. Эта идея возникла после того, как я рассказал нескольким друзьям об успешных испытаниях своей системы в казино. Слухи, разошедшиеся по МИТ, сделали все остальное. Йель Альтман, представитель научного издательства Blaisdell (бывшего тогда филиалом Random House), встретился со мной и предложил написать книгу. Я дал ему заголовки десяти глав из плана, который я уже начал составлять, и он принял их с большим энтузиазмом.