Человек наизнанку

— Иногда идеи проникают ко мне в голову через кожу. Хочу все иметь при себе.

— Ты на что-то еще надеешься?

Адамберг состроил недовольную гримасу и с трудом надел пиджак, изрядно потяжелевший от бумаг.

— У тебя уже есть идея? — не отставал Солиман.

— Где-то в подсознании.

— То есть?

— То есть я еще не могу ее сформулировать. Она пока на границе поля зрения.

— Не очень-то удобно.

— Не очень.

Все напряженно молчали, только Солиман рассказывал свои африканские истории, уже третью подряд, стараясь утопить в потоке слов неприятное ощущение от тяжелых взглядов, которыми обменивались Камилла с Адамбергом, Адамберг с Лоуренсом, Лоуренс с Камиллой. Комиссар порой поднимал глаза на Лоуренса, и во взгляде его сквозило мучительное сомнение. Все, он сдается, решил Солиман. Он решил бросить свою реку. Адамберг опустил голову под неприязненным взором канадца и стал рассматривать тарелку, словно его внезапно заинтересовали узоры на фаянсе. Солиман продолжал рассказывать историю про сложные взаимоотношения мстительного паука и пугливой птички, не зная, как из этого выпутаться, потому что он никак не мог придумать конец.

— Когда болотный бог увидел, что птенцы лежат на земле, — произнес Солиман, — он страшно разгневался и пошел искать сына паука Момбо. «Я знаю, это ты, сын Момбо, перегрыз своими мерзкими челюстями ветки дерева, — грозно промолвил он. — Отныне ты больше не сможешь грызть древесину, зато из твоего зада будут тянуться длинные нити. И с помощью этих нитей день за днем ты будешь связывать ветки и оставишь в покое птиц и их гнезда». — «Ни черта!» — прорычал сын Момбо…

— God, — прервал его Лоуренс, — ничего не понял.

— А эти истории и не надо понимать, — тихо сказала Камилла.

К половине первого с Адамбергом остался один Солиман. Юноша предложил довезти комиссара до гостиницы, но тот отказался, потому что поездка на мопеде оказалась слишком мучительной для его раненой руки.

— Не волнуйся, я пешком дойду, — успокоил он Солимана.

— Но это ведь восемь километров.

— Мне нужно пройтись. Я пойду короткой дорогой, через поля.

Взгляд Адамберга блуждал где-то далеко, и Солиман не осмелился ему перечить. Иногда комиссар становился отрешенным, словно уходил в другой мир, и в такие минуты никто не жаждал составить ему компанию.

Адамберг свернул с шоссе и зашагал по тропе между полями молодой кукурузы и льна… Ночь была ясная: ветер, поднявшийся еще с вечера, прогнал все облака на запад. Рука на перевязи побаливала; комиссар медленно шел вперед, глядя под ноги, на извилистую белую ленту каменистой тропы. Вскоре он очутился на равнине и направился в сторону Мондидье, ориентируясь на шпиль старинной колокольни, вырисовывавшийся вдали. Он все никак не мог понять, что именно так поразило его нынче вечером. Может, он стал хуже соображать после этой истории о реке, спутавшей все его мысли. Но он же видел все своими глазами. Смутная идея, только что маячившая на границе его сознания, внезапно приобрела реальную форму. Он увидел. И странное дело об оборотне, где все рассыпалось и скрипело, словно шестеренки в неисправном механизме, в один миг пришло в плавное, размеренное движение. Нелепая гибель Сюзанны Рослен, неизменный маршрут, Красс Плешивый, ногти Массара, волоски из волчьей шкуры, отсутствие креста на месте последнего убийства — все встало на свои места. Углы, постепенно сглаживаясь, превратились в ровный, ясный, очевидный, единственно возможный прямой путь. Адамберг хорошо его видел: это был рассчитанный с дьявольской точностью, вымощенный страданиями и жестокостью маршрут, продуманный почти гениально.

Он остановился, уселся под деревом и принялся взвешивать свои мысли, одну за другой. Спустя четверть часа он тяжело поднялся и, повернув обратно, направился в жандармерию Шаторужа.

На полпути, там, где начиналась тропа между двумя полями, он вдруг замер на месте. Ему преграждал дорогу высокий, крепкий мужчина, он стоял метрах в пяти-шести, подобравшись и изготовившись к нападению. Хотя ночь была ясная, Адамберг не смог разглядеть его лица. Но он знал, что перед ним оборотень. Неуловимый странствующий убийца, ловко уклонявшийся от любых ударов, теперь решил вступить с ним в смертельную схватку. До сих пор ни один из тех, на кого он нападал, не остался в живых. Но ни одна из его жертв не имела при себе оружия. Адамберг отступил на несколько шагов, смерив взглядом массивную фигуру, которая медленно и беззвучно приближалась к нему, слегка раскачиваясь. «Волчьи глаза в ночи горят, как уголья, малыш, горят, как уголья». Левой рукой Адамберг расстегнул кобуру и вынул пистолет, но тут же по весу определил, что он не заряжен.

Мужчина ринулся на него и одним мощным ударом сбил с ног. Адамберг упал навзничь, корчась от боли в руке, а его противник изо всех сил придавил его плечи к земле, встав на них коленями. Адамберг хотел сбросить с себя эту непомерно тяжелую массу, но тут же понял, что у него ничего не получится, и опустил руку. Он попытался поймать взгляд оборотня.