Птицы останавливались в воздухе почти против ветра, позволяли ему подбросить себя высоко-высоко в небеса — казалось, что они «падают» вверх; потом, небрежно взмахнув крыльями, галки раскрывали их, переворачивались, чтобы подставить вихрю второстепенные маховые, и ныряли в воздушную пучину с ускорением большим, чем ускорение падающего камня. Еще один едва заметный взмах крыльев — теперь птицы возвращаются в свое обычное положение и под плотно зарифленными парусами несутся со скоростью ветра на сотни ярдов к западу, прямо в зубы беснующейся бури. Все это проделывается играючи и без всяких усилий, точно назло глупому ветру, пытающемуся унести птиц на восток. Незримое чудовище само производит всю работу, перенося галок по воздуху со скоростью свыше восьмидесяти миль в час; птицы не делают ничего, чтобы помочь ему, если не считать нескольких ленивых движений, меняющих положение их черных крыльев. Высшая власть над мощью стихий, упоительное торжество живых организмов над безжалостной силой неживого!
Двадцать пять лет прошло с тех пор, как первая галка появилась над крышами Альтенберга, а я отдал свое сердце птице с серебристыми глазами. В нашей жизни часто бывает, что мы не сразу сознаем, что пришла большая любовь; так и я не сознавал этого, когда познакомился с первой своей галкой. Я нашел ее в лавке Розалины Бонгар, торговавшей животными; лавка эта все еще привлекала меня очарованием воспоминаний раннего детства. Птица сидела в довольно темной клетке, и я купил ее ровно за четыре шиллинга. Купил не потому, что намеревался использовать для научных наблюдений, а из-за внезапно возникшего острого желания напичкать вкусной едой эту огромную красную глотку, окаймленную желтой полосой по краю рта. Я собирался выпустить птицу, как только она станет самостоятельной, и позже осуществил свое намерение. Последствия оказались неожиданными — даже сегодня, после страшной войны, унесшей всех моих питомцев, птиц и зверей, галки все еще продолжают гнездиться под крышами нашего дома. Ни одна другая птица, ни одно другое животное никогда не вознаграждали меня столь щедро за проявленное к ним сострадание.
Не многие птицы — более того, не многие высшие животные (колониальные насекомые — явление совершенно другого порядка) — характеризуются столь высоко организованной общественной и семейной жизнью, как галки. В соответствии с этим лишь у немногих животных детеныши столь трогательно беспомощны и настолько зависимы от своего воспитателя, как птенец галки. Как только стержни перьев крыла достаточно окрепли, чтобы поддерживать тело в полете, юная галка неожиданно стала проявлять ко мне поистине детскую привязанность. Она отказывалась даже на секунду оставаться наедине с собой, летала за мной из комнаты в комнату и издавала отчаянные крики, если я все же вынужден был оставить ее в одиночестве. Я окрестил ее «Джок» по ее призывному крику, и в тот день была отдана дань традиции: называть первую птицу, относящуюся к виду, дотоле не воспитывавшемуся в изоляции, подражая ее характерному видовому крику.
Окончательно оперившаяся галка, привязанная к своему воспитателю всей силой юношеской любви, представляет собой один из наиболее замечательных объектов наблюдения, какие только можно себе представить. Вы уходите куда-нибудь, взяв галку с собой, и наблюдаете с близкого расстояния манеру ее полета, собирания пищи, — короче, все ее повадки в обстановке совершенно естественной, где птица не стеснена в своих движениях решетками клетки. Едва ли когда-нибудь мне удавалось узнать так много нового о сущности животных от других моих зверей и птиц, сколько я узнал от Джока в то лето 1925 года.
Многим я был обязан своему умению имитировать крик галки, и скоро она стала предпочитать меня всем другим окружающим ее людям. Я получил возможность совершать длительные прогулки пешком и даже на велосипеде, в которых птица сопровождала меня, как верная собака. Хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что она знала воспитателя «в лицо» и предпочитала мое общество всякому другому, тем не менее она иногда покидала меня и следовала за другим человеком, если он передвигался быстрее, особенно если он перегонял нас. Стремление следовать за чем-то, что двигалось прочь от нее, было чрезвычайно сильно у юной галки и почти определенно выглядело как действие непроизвольное. Как только Джок оставлял меня, он сразу же замечал свою ошибку и исправлял ее, поспешно возвращаясь ко мне. Когда он стал старше, то научился подавлять в себе импульсивное стремление преследовать прохожих, движущихся с большой скоростью. Однако и после этого я часто мог заметить легкое вздрагивание или мимолетное движение вслед торопливому путнику.