Человек находит друга

Вот почему на меня производят такое сильное впечатление манеризмы моих детей, которые задолго до их рождения я замечал у их дедушек и бабушек. В конечном счете такие манеризмы представляют собой внешние и видимые признаки каких-то неизменных и глубоко укоренившихся душевных свойств, плохих и хороших, желательных и опасных. Я почти пугаюсь точно при появлении призрака, когда вижу в своих детях проявление характерных черт родителей их отца и матери — иногда поочередно, а иногда и одновременно. Если бы мне довелось знать их прадедов, я, наверно, открыл бы в моих детях и что-то от них или даже обнаружил бы, что они в странном смешении поделены среди детей моих детей.

На подобные размышления о смерти и бессмертии меня наводит бесхитростная личность моей Сюзи, подавляющее большинство предков которой я знал очень близко, так нам постоянно приходилось практиковать определенную допустимую степень инбридинга. Поскольку черты индивидуального характера у собаки неизмеримо более просты, чем у людей, и соответственно более явны, когда они комбинируются у отдельных потомков, каждое повторение характерных черт предков у них гораздо заметнее, чем у человека. У животных наследственные стороны характера гораздо меньше, чем у человека, маскируются благоприобретенными, а потому их предки оживают в них более явно и наклонности давно умерших индивидов проявляются у живых гораздо четче.

Когда я лицемерно уверяю оторвавшего меня от работы гостя, что очень рад его видеть, а Сюзи, ничуть не обманутая моими словами, сердито рычит и лает на него (когда она станет старше, то начнет его легонько покусывать), она но только демонстрирует необыкновенное умение читать моя тайные мысли — наследие Титы, — но она и есть Тита, живое воплощение Титы! Когда на лугу она охотится на мышей и проделывает сложные прыжки мышкующих хищников, демонстрируя ту же страсть к этому занятию, что и Пиги, ее бабка чау-чау, она и есть Пиги. Когда, обучаясь команде «Лежать!», она прибегает к тем же прозрачным предлогам, чтобы вскочить, какие одиннадцать лет назад изобретала ее прабабка Стаси, и когда, подобно Стаси, она восторженно валяется в каждой луже, а затем, с ног до головы в грязи, спокойненько входит в дом, тогда она и есть Стаси, вое кресшая Стаси. А когда она следует за мной по тихим при речным тропам, по пыльным дорогам или городским улицам, напрягая все свои чувства, чтобы не потерять меня, тогда она становится олицетворением всех собак, которые со времен первого прирученного шакала следовали за свои ми хозяевами, — чудесным итогом любви и верности.

КОЛЬЦО ЦАРЯ СОЛОМОНА

Konrad Z. Lorenz

KING SOLOMON’S RING

Pan Books LTD, London

© Перевод, Панов E. H., 1970

ВВЕДЕНИЕ

Во веки веков не рождалось царя

Мудрее, чем царь Соломон;

Как люди беседуют между собой,

Беседовал с бабочкой он.

Р. Киплинг

Библейская легенда рассказывает, что мудрый царь Соломон, сын Давида, «говорил и со зверями, и с дикими птицами, и с ползающими тварями, и с рыбами». Не совсем верное истолкование этого текста, который, очень вероятно, представляет собой самую старую в мире биологическую запись, породило прелестную сказку, что царь Соломон обладал способностью говорить на языке животных, скрытом от других людей. Но я склонен принять эту сказку за истину. У меня есть все основания верить, что Соломон действительно мог беседовать с животными, и даже без помощи волшебного кольца, обладание которым приписывает ему легенда. Я сам могу делать то же самое, не прибегая к магии, черной или какой-либо иной. На мой взгляд, это не слишком занимательно — пользоваться волшебным кольцом, пытаясь понять животных. Они могут рассказать человеку, и не пользующемуся сверхъестественной помощью, вещи еще более замечательные и вполне правдивые, ибо правда о природе гораздо прекраснее и удивительнее всего, о чем пели наши великие поэты, эти единственные настоящие волшебники, существовавшие на земле.