Человек находит себя

Илья Тимофеевич поделился неприятностью только с сыном.,

— Доищемся, быть не может! — негодовал он. — А нет — худого не скажу, выкидывайте и меня на помойку!

Как-то в обеденный перерыв он не пошел домой — остался помочь Саше исправить брак. Ярыгин обедать не ходил вообще — домой далеко, а тратиться на столовую он  считал недопустимой роскошью. Он сидел на верстаке, свесив ноги, попивал кипяток и заедал его присоленным хлебом — пускай все видят, что не очень-то богато живет Ярыгин.

Илья Тимофеевич подошел и, в упор глядя Ярыгину в лицо, заговорил негромким позванивающим баском: — А что, Пал Афанасьич, как полагаешь, не волчья ли лапа здесь набродила? — и показал рукой на сложенные в сторонку бракованные щиты.

Ярыгин поперхнулся чаем и закашлялся, но тут же сладенько улыбнулся и сказал:

— Может и так оно… — потом утер ладонью губы и продолжал: — Дело  вполне возможное, Илюха-трудколоновец со Степкой не в ладах… из-за Любки. Вот и пакостит, не знавши, где чья работа. Только сомневаюся, Тимофеич, — тут больше в торопне дело, хе-хе.

— Полагаешь? — Ничего больше не сказав, Илья Тимофеевич в раздумье отошел к своему верстаку.

Саша, который слышал весь этот разговор, спросил:

— Трудколоновец зачем сюда ходит, Илья Тимофеевич, а? И этот тоже… вечерует все.

Илья Тимофеевич не ответил — он, видимо, вспоминал что-то. Может быть, вспоминалась ему тревожная ночь послевоенного года. Зловещее зарево вдруг охватило тогда полнеба над поселком. Черные фигуры людей с медными отсветами на лицах бежали в ту сторону, где пылал производственный корпус мебельной артели. Может быть, снова слышал он разбойничьи посвисты гривастого пламени, треск падающих стропил, вопли, визгливые причитания женщин, истошный плач перепуганных ребятишек и сладенькое хрипение Ярыгина: «Гляди-ка ты, как неладненько издалося…»

— Поймать бы на месте гада, — тихо, себе в усы, проговорил Илья Тимофеевич.

И Саша, который в ту минуту думал о Новикове, ясно увидел перед собою скуластое лицо с черными, чуть раскосыми глазами. Он нахмурился и, стиснув губы, мысленно погрозил злосчастному трудколоновцу кулаком.

5

В Москву Таня не уехала.

Правда, наутро она пришла в кабинет к Гречанику и, пока он несколько удивленно разглядывал ее изодранный и припухший подбородок, объяснила, как все получилось. Выпросив еще один дополнительный день, она помянула заодно об отказе Костылева заменить ее.

Гречаник вызвал Костылева.

— Когда человеку нужно помочь, Николай Иванович, — сказал он, — полагается помочь. Найдите возможность заменить.

Костылев заикнулся было насчет «промблемы», но Гречаник сказал:

— Все. — И опустил ладонь на стол.

Костылев покосился на Таню, дернул усиками, но промолчал.

Пригородный поезд уходил в полдень. А в одиннадцать, когда Таня уже шла на станцию, возле самого дома ей отдали письмо. Адрес был написан рукою Ксении Сергеевны. Таня поспешно разорвала конверт…