Человек находит себя

Александр Иванович был человеком среднего роста, с заметным животиком, полным, всегда чисто выбритым лицом, добрыми, постоянно улыбающимися глазами. Он любил пошутить, к месту подбросить остроумное словцо, озорной каламбур. Но люди говорили про него: «У нас Александр Иванович шутить не любит». И это означало: уж если что пообещал — сделает обязательно. Он постоянно был в движении. И если бы отыскался на фабрике человек, который вздумал бы заявить, что видел Горна сидящим или бездействующим, человека этого немедленно назвали бы вралем. Горн постоянно кипел. Кипела и работа вокруг пресса.

К концу каждых суток лысеющая макушка Горна приобретала несколько копченый вид. Она обладала предательским свойством чесаться именно в тот момент, когда были заняты или перепачканы чем-нибудь руки. И хотя Горн при этом энергично скреб ее только тыльной стороной ладони, она мало-помалу все же перекрашивалась в несвойственный ей то темно-кофейный, то попросту черный цвет.

— Александр Иванович, «зеркальце» закоптилось! — смеялись монтажники.

— Да? Когда ж это я успел? — удивлялся Горн и, забывая осторожность, касался макушки перепачканной ладошкой к величайшему удовольствию всей бригады.

Если Горн обнаруживал в чем-нибудь брак, он не сердился, не повышал голоса. Просто сам переделывал испорченное и спокойно, даже ласково приговаривал, называя виновника по имени и обязательно в ласкательной форме:

— Заметьте, Петенька, ни самая крохотная морская свинка, ни наикрупнейшая сухопутная свинья никогда в жизни не производили столь редкостного свинства, какое допустили вы, дорогой мой, уважаемый мой человек!

И изобличенный «уважаемый» человек, пылая от стыда, неуклюже топтался возле с единственным желанием— исправить грех самостоятельно. Но Александр Иванович все доделывал сам. Вытирал руки о тряпку и, передавая ее виновнику брака, спрашивал:

— Что это у вас вид такой растерянный? Дома неприятности?..

…Кончались решающие сутки. Шли последние приготовления к пуску. На усталых, испачканных маслом, осунувшихся из-за недосыпания лицах монтажников было нетерпение.

— Все ли ладно-то будет, Александр Иваныч? — спрашивали Горна.

Вытерев руки, он спокойно и уверенно отвечал:

— Тревогу одобряю, сомнение исключаю! Все обязано быть в порядке, товарищи монтажники!

Испытание началось. К пульту управления стал главный инженер. Он повернул рукоятку. Вспыхнула зеленая лампа. Включены цилиндры низкого давления. Плиты пошли кверху.

— Хорошо! — сказал Токарев.

Гречаник вернул плиты книзу.

— Давайте прогрев, — сказал он.

Горн включил пар. Вскоре от пресса повеяло приятным теплом. Могучая машина ожила и, казалось, хотела теперь согреть своим дыханием людей, которые оживили ее, вернуть им потраченное тепло.

— Давайте! — скомандовал Гречаник.

Рабочие намазывали клеем щиты, накладывали фанеру… Пресс заполнили. Снова пошли кверху плиты. Автоматически включились цилиндры высокого давления. Стрелка манометра полезла вверх, дошла до контрольной и остановилась, словно наткнулась на невидимое препятствие.

— Порядок! — облегченно сказал кто-то. Гречаник включил хронометр — вспыхнул красный сигнал. Прошло пятнадцать минут; контрольное время истекло. Горн стоял рядом с Гречаииком и посасывал краешек нижней губы, как всегда в минуты большого волнения. Последние секунды… Щелкнуло сработавшее реле времени. Стрелка пошла вниз. Плиты опустились.

— Великолепно! — сказал Гречаник и протянул руку Горлу. — Поздравляем с победой! — Он тепло улыбнулся. — Спасибо, товарищи монтажники, за хорошую работу!

— За спасибо — спасибо, а обмыть бы, само собой, надо! — поскребывая шею у подбородка, намекнул бригадир монтажников и покосился на директора.

Тот не слышал, он говорил в это время Гречанику:

— Дело сделано, Александр Степанович, большое дело! Теперь — задача: создавать бригаду и с завтрашнего дня — пресс в работу! Двенадцатого я должен докладывать в обкоме. Не забыли?

В высокие окна цеха вливался зеленоватый свет только начинавшегося утра.

7

С боковцами Таня мучилась. После истории с браком, когда из заработка удержали солидную сумму, Нюрка и его приятели стали поосторожнее. Однако взаимный контроль, с таким трудом приживавшийся в цехе, то и дело ломался именно на их станках. Боковцы только сами стали работать чуть внимательнее, но от других на свои фрезеры принимали все сплошь — иначе какой же заработок? За испорченные детали, которые проскальзывали при этом, никто не отвечал, и многие стали относиться к контролю легко.

Таня требовала, чтобы Костылев забрал боковцев и вернул в смену девушек. Костылев обещал подумать и решить «по силе-возможности», но ничего не решал. На доске показателей станочного цеха в строке «Смена мастера Озерцовой» угрожающе стали нарастать сначала десятые доли, а потом и целые проценты брака. На новое требование Тани заменить боковцев Костылев ответил:

— Это ж целая промблема, Татьяна Григорьевна, я просто возможности пока не имею, — и подумал: «Согнешься, неправда!»