Человек находит себя

— С моей стороны никаких препятствий, но… заменить некем.

Таня долго и настоятельно упрашивала, чтобы сам поработал за нее, но Костылев был непреклонен:

— Самому — это на сегодняшний день промблема: дела, дела давят… Не могу.

С этим «не могу» Таня и ушла от него. «Все равно уеду, все равно. Гречаник разрешил мне, и все!»

На станции у окошечка кассы стояла очередь за билетами на пригородный поезд. До московского оставался час. Таня дождалась, пока освободилось окошечко, подала деньги.

— На московский мест не дали, — сонно проговорила кассирша и вытолкнула деньги обратно.

— Но как же быть? Мне обязательно… — начала Таня.

Окошечко захлопнулось.

Что делать? Скорый в Северной Горе не останавливается. Ждать следующего? Он идет в пять утра, но и на него может не оказаться билетов…

— Я могу вас выручить, — сказал кто-то в самое ухо. Рядом стоял незнакомый человек в клеенчатом плаще с капюшоном и протягивал Тане билет.

— Собирался ехать с товарищем, а у него перемена вышла, не едет.

Таня так обрадовалась, что даже не догадалась спросить, откуда у незнакомца билет, если ей только что сказали, что на московский поезд вообще нет мест. Она купила у него билет, незнакомец пересчитал деньги и тут же исчез. Таня вышла на перрон.

Дул холодный сырой ветер. Изредка в лицо ударяли мелкие ледяные капли. Таня ежилась, прятала лицо в воротник, ходила взад-вперед вдоль путей; дожидаться в прокуренном зале не было никакого желания.

Прошел пригородный. За ним товарный… Наконец в стороне Новогорска из-за поворота выплыл яркий луч прожектора. Шел московский. Таня нетерпеливо ждала.

Ее, девятый, вагон остановился далеко за перроном. Она побежала: поезд стоял здесь всего минуту. Запыхавшись, подала билет проводнице, шагнула к подножке. Проводница преградила ей дорогу, вернула билет,

— Не на этот поезд и просроченный, — пояснила она.

— Как просроченный? Почему не на этот?

— Читайте и компостер глядите. — Проводница поднялась в вагон и уже опускала откидную площадку.

Таня растерянно вертела в руках билет. На нем действительно было выбито вчерашнее число и стоял номер совсем другого поезда, хотя тоже на Москву.

— Слушайте, пустите меня! Я же купила билет сейчас у пассажира, он едет с этим же поездом, — убеждала Таня.

— Не уговаривайте, — отрезала проводница.

Поезд пошел. Таня шагала рядом с вагоном и, чуть не плача, упрашивала проводницу, но та была неумолима. А поезд набирал ход. В отчаянной решимости, не соображая, что делает, Таня забросила на площадку чемоданчик и, уцепившись за поручень, попыталась вскочить на подножку, но не смогла и побежала, не выпуская поручень.

— Отпускайся! Под колеса затянет! — взвизгнула проводница и выбросила с площадки чемоданчик. — Отпустись! — Нагнувшись, она разжала Танину руку.

Таня споткнулась и упала ничком на песок. Мимо все быстрее и быстрее катились вагоны. Промчался последний… Она тяжело поднялась. Выплюнула песок, потерла ушибленный подбородок. Скомкала, отшвырнула ненужный уже билет и прислонилась к столбу, В голове гудело.

«Словно нарочно все против, — думала Таня. — Как назло… Но нет, она все равно поедет. Она утром на пригородном поезде отправится в Новогорск и уедет в Москву оттуда, — там, наверно, проще с билетами. Правда, пропадет день, но что делать…

— Я должна ехать, — вслух сказала Таня, приникая лбом к холодному сырому столбу и ударив по нему кулаком. Потом оттолкнулась от столба, подобрала валявшийся поодаль на песке чемодан, встряхнула его и повторила: — Должна!..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

В гарнитурный цех заглядывало вечернее солнце. Оно сверкало в дужке очков Ильи Тимофеевича и яркими спокойными пятнами лежало на полировке мебели — на шкафах, столах и буфетах, что выстроились по стенам цеха, прибранного, словно горница к большому празднику.

Илья Тимофеевич с довольным и праздничным лицом расхаживал вдоль своего «деревянного войска», бережно протирая мягкой тряпочкой полировку, и никак не мог налюбоваться вещами, которые чуть не два месяца создавал вместе с солдатами «своей мебельной гвардии». Цех прибрали и принарядили по его настоянию, потому что добрую вещь, заявил он, можно справедливо оценить только в абсолютной чистоте.

В цехе собирался наконец «решающий» технический совет.

Но не только члены совета и столяры художественной бригады пришли на совет, здесь были рабочие и из других цехов. Судьба новой мебели интересовала многих. Образцы разглядывали. Судили. Спорили.

Тут же с суетливым и едким огоньком в глазах путался Ярыгни. Он сдержанно хвалил мебель рядом с теми, кому она нравилась, и рьяно ругал — шепотком на всякий случай и в самое ухо того, на чьем лице замечал скептическую улыбку.