— Было такое, — подтвердил Платон Гордеевич, пристально глядя в сухощавое серое лицо следователя, сидевшего против него за столом.
— А по каким делам бродили вы среди ночи возле дома Оляны Басок?
— Голова сельской рады просил посмотреть за покосами гречки.
— Неправда, гражданин Ярчук. Вы отказались тогда выполнить просьбу председателя сельсовета товарища Григоренко.
— Отказался, а потом передумал.
— Передумали?.. Ну, допустим. А как вы узнали, что собравшиеся у Оляны Басок люди — опасные враги Советской власти?
Платон Гордеевич в замешательстве пожал плечами, помедлил с ответом, припоминая события той давней ночи. Потом сказал:
— По их поведению догадался. Тот, который приехал на коне, спросил у Оляны, все ли в сборе, и оставил ее караулить на подворье.
— Как же вас не заметили?
— Было темно. Месяц за хмару зашел.
— Вы, конечно, потом видели задержанных?
— Видел, когда привели их в сельсовет.
— Кого из них, когда и где вы встречали раньше?
— Никого не встречал. Незнакомые мне люди.
— А знали вы, что один из задержанных пробрался к нам из-за границы?
— Нет, не знал. Откуда мне знать?
— А как вы думаете, почему эти люди собирались именно в Кохановке?
— Не знаю. Может, они дружки Трифона — Оляниного мужа, который ушел с Петлюрой.
Усталые глаза следователя смотрели в самую душу, и Платон Гордеевич чувствовал себя так, будто в чем-то виноват. Боялся, что следователь заметит это, и терялся еще больше.
«Может, докопались, что я мешок жита утянул с поля?» — мелькнула нелепая мысль.
Следователь будто догадался о состоянии Платона Гордеевича и, пожалев его, уткнул глаза в лежавшую на столе раскрытую папку с бумагами. Спросил, не поднимая головы:
— В царской армии вы в каком чине служили?
— Рядовым.
— За что вас наградили тремя Георгиевскими крестами?
— В разведке был, ну и…
— Отличались доблестью и храбростью во имя царя? — Следователь опять стал смотреть в лицо Платона Гордеевича.
— При чем здесь царь?.. Дело солдатское. Приказывали идти в разведку, мы ходили…
— Какая у вас военная подготовка?
— Подготовка? Обыкновенная, солдатская.
— А как же вы согласились взять на себя роль атамана сотни повстанческого отряда? — Следователь цепко держал своими глазами глаза Платона Гордеевича.
— Что?.. Какого отряда?..
— Хватит, Ярчук! — Легонько хлопнув рукой по столу, следователь невесело и с какой-то снисходительностью засмеялся. — Все нам известно… Вот вам бумага, вот ручка с пером. Пишите: когда, как и от кого вы получили задание о формировании сотни? Укажите фамилии всех завербованных вами. А потом продолжим разговор о мотивах, которые заставили вас выдать собравшихся на совещание главарей. Разумеется, это смягчит вашу вину. Сознаетесь в остальном, Советская власть учтет это…
Платону Гордеевичу никак не удавалось осмыслить услышанное. Понял одно: об украденном жите следователю неизвестно. А остальное… И он облегченно засмеялся:
— Не думаю, чтоб был еще один Платон Ярчук на свете, но вы меня с кем-то путаете. Атаман. Сотня. Отряд… Такое и во сне не померещится.
— Гражданин Ярчук! — Следователь досадливо поморщился и поднялся из-за стола. — Негоже вам, старому человеку, корчить из себя дурачка. Дело очень серьезное. Вы не хуже меня знаете, что враги Советской власти намеревались этой весной воспользоваться трудностями, вызванными неурожаем, и подбить крестьян на бунты. Вы не последняя спица в этом деле. У нас есть доказательства. Потом мы вам их покажем. А сейчас напишите все как было. Пока не дадите показаний, не выйдете из этого кабинета. Напишете — позовете меня через часового.
И следователь ушел, оставив дверь кабинета распахнутой. У двери появился милиционер.
— Гражданин арестованный, пересядьте на диван, — спустя некоторое время приказал милиционер, видя, что Платон Гордеевич не берется за ручку с пером.
Платон послушно поднялся со стула и уселся на мягкий, обитый черным дерматином диван…
И потянулись дни и ночи, слитые в единую тусклую боль души, в цепь обжигающих сердце мыслей — трудных, то и дело наталкивавшихся на неразрешимые вопросы. Перебирал в памяти, как вещички в мешке, все запомнившиеся события своей жизни. Думал и о том, чего сам не помнил, но о чем слышал от других… Многовато беды выпало на одну его жизнь. Если взболтать беду с радостями и попробовать на вкус, сладости и не уловишь — одна горькая горечь.
Вырос Платон в Кохановке без отца, без матери. Вырос кряжистым, цепким, как дубок среди поля, где ветры не милуют — гнут, ломают, где не щадят ни морозы, ни жаркое, убивающее листву дыхание солнца. Вырос наперекор всем невзгодам.
Еще не было Платона на свете, когда отец его — Гордей Ярчук — ушел в дальние края на заработки, оставив дома жену с двумя детьми в страшной бедности. Вернулся только через три года, больной, изможденный. Три года трудился Гордей на медных рудниках американца Гувера. Заработал там туберкулез и горстку золота.