Человек, небо, космос

Но около полуночи на аэродром внезапно опустился густой туман. Не стало видно сигнальных огней, даже звуки увязали, словно в вате. Бочаров принял решение временно прекратить полеты.

На аэродром не вернулись командир первой эскадрильи капитан Кузнецов со штурманом Шурыгиным, летчики Шаповаленко и Красненков со штурманами Гончаром и Щелкуном. Они улетели еще при хорошей видимости.

Всю ночь ждали какого-нибудь сообщения о них. Радиостанций У-2 не имели. Если летчики благополучно посадили машины в расположении наших войск, они непременно из ближайшей воинской части свяжутся по телефону со штабом армии, а оттуда позвонят нам.

Я ни на минуту не выходил из комнаты командира полка. Смотрел на телефон, а сам думал о своих трудностях. БАО еще не подтянулся; где его лазарет, неизвестно; медикаментов в моем медпункте осталось мало, хирургических инструментов совсем нет. Немного утешало то, что я успел разузнать, где находится ближайший медсанбат.

Вид санитарной сумки с красным крестом, которую я положил на один из столов, видимо, раздражал Бочарова, иногда он бросал на нее сердитые взгляды. Заметив это, я ее убрал. Савенков заглянул на минуту к командиру и снова ушел: видимо, направился к летчикам, собравшимся в клубе.

Только утром стало известно, что Шаповаленко и Красненков при слепой посадке в степи поломали свои машины. Хуже сложились дела у Кузнецова: его самолет был подбит, сам капитан ранен в руку. Перетянуть через передний край ему удалось, но при приземлении уже на нашей стороне, он угодил в занесенную снегом балку. Машина разбилась, комэск и штурман получили тяжелые ушибы.

Узнав об этом, я попросил у командира полка разрешения отправиться в тот медсанбат, куда пехотинцы доставили летчиков.

— Вы уже сутки на ногах, Александр Николаевич, отдохните, — попытался отговорить меня Савенков. Но, подумав немного, сказал: — Степанов и Пахомов пусть собираются к Шаповаленко и Красненкову. А вы поезжайте к Кузнецову и Шурыгину.

Через несколько минут я с двумя воентехниками отправился к шоссе, чтобы поймать попутную автомашину. Подкинуть нас по воздуху Бочаров не мог: днем наши У-2 не летали. На этот счет был строгий приказ командующего ВВС армии.

Нагруженные вещмешками с инструментами, воентехники на ходу совещались, чем можно заменить сломанные деревянные лонжероны в грузовой части фюзеляжа. Если им удастся это сделать, то поврежденные самолеты можно будет ночью перегнать на свой аэродром.

Я же размышлял о другом: в каком состоянии Кузнецов и Шурыгин, смогу ли забрать их из медсанбата? Если у комэска ранение легкое, обеспечу уход за ним в своем медпункте. Если же он попадет в эвакогоспиталь, то по выздоровлении может и не возвратиться в родной полк.

На шоссе остановили полупустой военный грузовик. Командир в белом полушубке, сидевший рядом с водителем, разрешил залезть в кузов. Километров через двадцать я сошел с машины, а воентехники поехали дальше.

Деревня, в которой размещался медсанбат, показалась мне слишком разбросанной. Словно ее только начали строить, и с разных концов. Но, увидев развалины на месте некоторых домов, сообразил, что почти половина населенного пункта разрушена. Должно быть, ее бомбили летом или осенью прошлого года.

Во дворах стояли побеленные для маскировки санитарные автобусы, двуколки и длинные фуры. Из хаты в хату перебегали медсестры в накинутых на плечи полушубках. По улице строем шла команда пожилых красноармейцев с топорами и пилами.

Мне указали хату, где можно узнать о доставленных ночью раненых летчиках. После долгих переговоров хмурый военврач 2 ранга велел молодому военфельдшеру проводить меня к Кузнецову и Шурыгину. И тут же заметил: у капитана раздроблена плечевая кость, о его перевозке из медсанбата не может быть и речи. Лейтенанта же, если не подтвердится, что у него сотрясение мозга, можно будет отпустить. Но не раньше, чем через три дня.

В хате, где находилось хирургическое отделение, лежало кроме наших товарищей еще пять раненых.

Капитан был бледен, ночью он потерял много крови. Левая рука уложена в шину, забинтована. У лейтенанта лицо в ссадинах. Когда он откинул одеяло и поднял нижнюю рубаху, я увидел на теле его кровоподтеки.

— Двигаться могу, да вставать не велят. Что-то меня все время подташнивает, — сказал штурман.

— А я из-за сломанной руки, кажется, надолго выбыл из строя, — уныло произнес командир эскадрильи.

Я пробыл в палате часа полтора. Капитан продиктовал мне рапорт командиру полка о ночном происшествии. Его заботило, будет ли вывезена разбитая машина. Возможно, ее еще удастся восстановить.

Пообещав через три дня снова приехать, я зашел еще раз к хмурому военврачу 2 ранга и отправился в обратный путь.

До Лесной дачи на попутных автомашинах и пешком добрался поздно вечером. На краю аэродрома увидел несколько красноармейцев и летчиков. Они снимали с грузовиков какие-то тюки и на салазках отвозили их в рощу.

— Приказано доставить боеприпасы и другие грузы нашим частям, окруженным в районе Ореховатки, — посвятил меня в тайну Савенков, руководивший работой.