Человек-недоразумение

— Ещё семеро сидят в ментовке. Всем предъявили обвинения, произошедшего на площади они не касаются. Шьют уголовные дела — кому квартирную кражу, кому угон автомобиля, кому ещё что. Насколько я знаю, четверо уже подписали признательные показания. В милиции, как вы знаете, свои методы, не стоит обвинять наших ребят в слабости. Вполне вероятно, что подпишут и трое оставшихся. Видимо, так для них лучше, иначе им могут и убийства повесить.

— А гопота? — спросил кто-то.

— Из них не взяли никого. Да менты рады, что не своими руками пришлось нас разгонять. Ещё премию гопничкам выпишут.

Пару мгновений длилась пауза, а потом мужичок средних лет, сидевший в самом углу, совершенно мне неизвестный и мной не замеченный, вдруг жёстко спросил с едва заметным акцентом:

— Ну, и кто во всём этом виноват? Кто ответ держать будет?

Почему-то все инстинктивно взглянули на Круглова. Тот смотрел в пол.

— Кто это? — шёпотом спросил я у соседа, того самого парнишки, что приходил ко мне на квартиру.

— Ты чего? — изобразил он удивление. — Это Аветисян, предприниматель. Главный спонсор партии. Качалка его, и автомастерская, и ещё куча точек.

Вон оно что, сообразил я. Теневой руководитель. Честно говоря, было досадно, что за почти двухлетнее пребывание в партии я так и не узнал, кто же на самом деле ей руководит. Тот факт, что какой-то рядовой партийный лох об армянине-фашисте Аветисяне знал, внёс некоторую переоценку в мои представления о собственных талантах, способностях и умению разбираться в обстоятельствах и людях.

Я как-то сразу погрустнел.

— Интересно, — тихо и словно нехотя обратился к Евграфову Круглов, — а откуда это ты всё знаешь про признательные показания? Даже я не знал.

— Я, в отличие от вас, Андрей Александрович, — эмоционально и горячо отозвался Евграфов, — в облаках никогда не витал и в силу своей профессии имею контакты со всеми городскими управлениями и ведомствами. Какой вы, к чёртовой матери, руководитель партийного отделения, если даже о судьбе своих ребят узнать не в состоянии?!

— Не в состоянии, — смотрел на него со странной улыбкой Круглов. — У меня среди ментов знакомых нет, узнавать не у кого.

— Да чё ты дурочку валяешь? — крикнул на Круглова один из партийцев, вроде бы достаточно влиятельных. Николай? Нет, не помню, как его звали. — Из-за твоей тупости люди погибли, а ты сидишь и лыбишься. Ты по кой хер повёл нас на этот митинг, идиот? Ты же клятвенно заверял, что у тебя есть разрешение! Мы же только потому и пошли, что верили тебе.

— Ах, так вы ждёте специального разрешения от властей, чтобы проявить себя?! — снова улыбался, теперь уже в его сторону, Круглов. — Ждёте, когда вам позволят выйти в город, ждёте, когда разрешат говорить то, что думаете? Но этого никогда не будет! Нам никогда не позволят быть тем, кто мы есть.

— Да он специально умирать нас повёл! — завизжала вдруг в голос Людмила. — В депутаты не пролез, так пусть хоть так себя проявлю. Всех под удар подставил. Ведь люди погибли, как вы не понимаете?! Люди?! Кто сейчас Владика вернёт, кто Костю?

Версия, что фрау Люда — любовница Круглова, как-то сама собой отпала. Ну, или, быть может, она всё же была его любовницей, но он её сильно-сильно обидел. И явно не этим митингом.

— Ты-то уж помолчи, — небрежно бросил ей Круглов.

— А ты не затыкай мне рот! — огрызнулась она.

Я никогда не видел, чтобы с Кругловым разговаривали в таком тоне. Он всегда источал незримую ауру уважения и даже страха. Он никогда ни на кого не кричал, но почему-то казалось, что вполне способен и на крик, и на удар в морду, и на много чего пострашнее. А сейчас его размазывали по стенке. Быть может, партийцы освобождались от каких-то своих комплексов? Честно говоря, я тоже вдруг почувствовал в себе непреодолимое желание крикнуть на Саныча или даже врезать ему по харе. Какое-то глубинное, паскудное, но неумолимое и сладострастное желание. Откуда оно пришло?

— Люда права, — снова заговорил предприниматель Аветисян, — не надо никому затыкать рот. Товарищи по партии хотят разобраться в причинах нашей неудачи, так что сейчас все равны. Хотя я бы назвал произошедшее не неудачей, а обыкновенным позором. Кто нас после этого будет воспринимать всерьёз? Кто с нами будет считаться? Национал-социалисты, которые трусливо бегут от дворовой шпаны — да нас теперь все на смех поднимут!

Я не бежал, захотелось сказать мне. Я не бежал, захотелось сказать ещё сильнее, но странное дело — в этом разговоре я чувствовал себя посторонним, каким-то маленьким и жалким. Поэтому — а возможно, из обыкновенного благоразумия — слова эти не были произнесены.

Чувство же собственной ничтожности требовало преодоления.

— Всё было не так, — тихо возразил Круглов. — Менты организовали провокацию, нас просто-напросто подставили. Всё было спланировано.

— Кем? — вскрикнул Евграфов.

— Это мне ещё предстоит узнать, — печально и зло посмотрел на него Саныч.

— Андрей, — говорил опять Аветисян, — но ты кроме этого ещё и кучу денег истратил. Я чего-то никак не могу понять, куда улетучились все средства.