Человек-огонь

Зимой 1918—1919 года белые наступали по всему фронту от Верхотурья до Александров-Гая.

Плохо вооруженные, раздетые и голодные, истекая кровью, красные полки защищали каждую пядь родной земли. Однако белогвардейские полчища, одетые в заморское обмундирование, с английским, американским и французским оружием, вдоволь накормленные хлебом сибирских земледельцев, продвигались на запад.

Обстановка на левом крыле Восточного фронта усложнялась предательством спецов (так называли бывших офицеров царской армии, служивших по договорам в Красной Армии), беспечностью многих командиров, нарушением законов советской власти по крестьянскому вопросу и принципов мобилизации в Красную Армию.

Пробравшись в Совдепы и Комбеды, кулачество использовало декрет о чрезвычайном налоге для борьбы с Советской властью. Налог раскладывался не по имущественному признаку, а по едокам: многодетным беднякам приходилось сдавать хлеба государству больше, чем кулакам.

Это озлобляло крестьян, и нередко они дезертировали из армии.

24 декабря пала Пермь. Красная Армия отошла за Каму.

Тяжело переживал падение Перми комбриг Томин. Трехмесячные бои в районе Кунгура бригада вела с переменным успехом. Была надежда, что вот-вот придет подкрепление, и красные полки погонят врага на Урал. И вдруг отступать — за Каму!..

2

Февраль 1919 года. От мороза в бездонной высоте ежатся звезды. Осташковский полк занимает оборону на правом берегу Камы. Он состоит в основном из крестьян, деревни и села которых находятся рядом, но заняты врагом. Полк только прибыл в распоряжение бригады.

Тоскливо на душе в эту ночь у красноармейца Пастухова. Он лежит в окопе голодный, пронизываемый до мозга костей холодом, а там за линией фронта — его родная деревушка Сысойка, рядом дом, семья, тепло…

Фрол Ермилович доживает пятый десяток. Его виски от непрерывных забот рано побелели, лицо изборождено глубокими морщинами, руки от тяжелой крестьянской работы натружены. Предки Пастухова были самыми бедными людьми в деревне, и каждое лето пасли скот, отсюда и фамилия его пошла. Ему же кое-как удалось выйти в «люди». В деревне он теперь не голь перекатная — в хозяйстве, хоть и плохонькая, а лошадка; обзавелся и коровенкой. Только бы жить да радоваться, но тут война началась с Германией. Вернулся домой, поправил хозяйство. Пришла Советская власть, а что изменилось?..

Был старостой кулак Гречухин, председателем Совдепа стал кулак Жилин, а Гречухин секретарит там. Скрутили они бедноту пуще прежнего. По чрезвычайному налогу Еремин за трех едоков тридцать пудов отвез, а Пастухову семьдесят приказали сдать. А где их взять — самим до нового урожая не хватит.

Чем дальше отходили войска Красной Армии на запад, тем все чаще и чаще появлялась думка у Пастухова, как бы незаметно отстать от своей части, а там потихоньку добраться до дому и переждать, пока кончится заваруха.

Неожиданно в окоп свалился человек, на маленькую голову которого нахлобучена заячья шапка. Похлопав красноармейца по плечу, он спросил:

— Как живем, папаша?

Из его рта дохнуло на Пастухова водкой и колбасой.

— Жизнь, хоть полезай в кису! [5] — раздраженно пробурчал Пастухов и почувствовал ноющую боль под ложечкой и головокружение. А Заячья губа, как бы не замечая мучений Пастухова, поудобнее расположившись в окопе, начал есть колбасу и пахучий хлеб. Когда же он завернул цигарку и глубоко, со смаком затянулся, Фрол Ермилович не выдержал и попросил табачку.

— Не бавуют вас бовьшевики, — ехидно прошипел Заячья губа. — Небось, и говодный, как тот севый вовк? Ха-ха-ха, говодный да свободный! Знаем мы эту свободу. Вишь? — спросил Заячья губа, показывая на разваленную губу. — Это ваш комбвиг Томин угостив меня запвавду-матку. Вот она, их свобода. Эх, деевенщина темная! Оковпачиви вас большевики. И за что ствадаете?!

— Не своя воля, едрен корень, — тяжело вздохнул Пастухов.

— Воя, воя! — передразнил Заячья губа. — Ты шо, пивязан? Как начнет синеть — поднимайся и иди. На том беегу тебя встетят. Пево-напево — две чавки водки, фунт ковбасы и два фунта хвеба. А там иди, куда хош…

— А в спину пулю…

— Все пойдут, некому будет ствевять.

Заячья губа сунул Пастухову тоненький ломтик колбасы, кусочек хлеба и щепотку махорки. Не успел Пастухов поблагодарить, как тот уже скрылся.

В соседнем окопе красноармеец попытался задержать провокатора, но удар ножом в живот заставил навеки умолкнуть бойца…

3

…Штаб бригады расположился на краю деревни, в небольшом пятистеннике.

После недельной голодовки, сегодня за ужином пир горой: лепешки из отрубей, мерзлый картофель, кипяток из самовара.

Николай Дмитриевич сидит на лавке в переднем углу, слева от него Павел, справа — Аверьян.

— Чего замешкались? Не отставать! — шутит Томин, беря горячую картофелину.

— Догоним, товарищ комбриг, — ответил Аверьян.

Хозяйка глядит из кути и дивится, с каким аппетитом едят военные отрубные лепешки и сладкий картофель без соли.

— Хорошо! Ни соли, ни сахара не надо, — шутит Николай Дмитриевич, — все тут.

Быстро управившись со своей порцией, Паша облизнул губы и довольный хлопнул себя по животу: