Человек-Олень

Та, одобрительно кивнув, ушла. Тасжан выпил коньяк одним духом и откинулся на спинку стула. Он обратил внимание, что совсем не почувствовал вкуса коньяка, будто выпил обыкновенную воду. Затем он подошел к музыкантам, дал им пятерку и сказал:

— Самую громкую и визжащую музыку.

Его желание было мгновенно исполнено, но это не принесло ему облегчения. Он не знал, к кому бы придраться, на ком сорвать свою злость, не было видно ни одного рубахи-парня, из тех, которые любят «выступать» Тасжан не мог спокойно сидеть на месте, словно конь перед скачкой. Он искал драки, хотел, чтобы кто-нибудь задел его, весь был собран в тугой комок, но люди мирно сидели за столиками и кормились, как овцы на пастбище. Ему хотелось заорать на весь зал: «Выходи любой один на один!» В конце концов он почувствовал себя опозоренным, не найдя себе достойного противника. Все были заняты собой, до Тасжана с его переживаниями никому не было дела. И не было никого, кто бы выскочил на середину зала и встал перед ним.

«До чего мы дожили, единственное наше оружие теперь — сплетня, — подумал он. — Надо поскорее отсюда уйти. Но куда?»

Он понуро встал и огляделся. В зале мирно жевали, смеялись, выпивали, как будто нарочно подпаивая друг друга. «Все вы, слуги желудка, виноваты в беде Акботы!» — хотелось крикнуть Тасжану, но он сдержал себя.

Акбота сказала, что он долго проживет. И это верно. Он безобиден, как черепаха, бесполезен, как плевок, никому не нужен и поэтому не умрет. Посредственности долго не умирают, они не способны на это, умирают гении.

Тасжан вернулся в номер и лег с намерением уснуть, однако сон не шел. Все в нем кипело.

Кто же виноват в болезни Акботы, в его неудавшейся судьбе? Круглый мир, ни одного угла, ни одной трещины, за которую можно было бы зацепиться, — скользишь, как на гладком льду. А нить жизни тверже алмаза, попробуй оборви ее. Тасжан вообразил, что сидит в самолете, у которого нет мотора, и его несет неизвестно куда, неизвестно, где и когда он упадет. Это и называется «жизнь как перекати-поле». Люди, конечно, живут теперь в мудрую эпоху, но он обособился от всех и, наверное, от этого свихнулся.

У него появилось такое ощущение, что он заново родился и ничего еще не понимает в жизни. Акбота, наверное, родилась слишком поздно. Ей бы родиться в восемнадцатом веке. Она не смогла приспособиться к бурному течению времени, к веку научно-технического прогресса. И это сильно и болезненно подействовало на ее чувствительную нежную душу, а современный город, загрязненный воздух, гул самолетов, шум машин доконали ее. Она — цветок, посаженный на бетон, рыба, которую бросили в нефтяное озеро…

Но одно ему ясно, что облик любимого человека не теряется никогда. Этот прекрасный облик создан только для тебя одного, его поймешь только ты один, и он явится в конце концов к тебе, сколько бы ты ни бродил по всем закоулкам земного шара. Ты найдешь его или он тебя найдет. Оказалось, что девушка из той лунной ночи его детства, когда он ради нее переплыл Бухтарму, превратилась в птицу любви и улетела на побережье древнего Атырау. О Акбота! Белая птица его юности! А ведь он счастливее других, потому что не убил своего ангела в образе Акботы, сохранил его в душе.

Да, этот уютный земной шар может сохранить только любовь. Исключительная, вечная любовь…

Под утро он все-таки уснул. За тонкой стеной храпел какой-то мужчина, и этот звук, как ни странно, навеял на него сон…

Он подошел к одинокому домику на берегу моря еще до захода солнца. На камне, у воды, стояла Акбота, одетая на казахский лад в платье с двойной оборкой, в камзол с тонкой талией, на голове шапочка с плюмажем из перьев филина, в ушах серьги, на руках серебряные браслеты, на шее красивое монисто, подвески для волос из серебряных монет.

Тасжан не поверил своим глазам, так преобразилась Акбота. А может, это призрак Акботы? Сам он был одет в техасские джинсы, узкую импортную рубашку, обут в заграничные туфли на высоком каблуке.

— Не узнали меня, ага? — серебристо прозвучал голос Акботы. — Я надела платье матери, вот и красуюсь. Ну как, идет оно мне?

— Ты в нем как птичка… Слов нет.

— А в прошлые времена все мы были такими… Родителей что-то не видно; наверное, сегодня уже не придут. Завтра я сама пойду их искать. Пешком пойду по морю с моим верблюжонком.

«Разве она умеет ходить пешком по воде? — подумал Тасжан. — Призрак она, что ли? Или это я призрак?»

— А сегодняшнюю ночь посвящу вам, — продолжала Акбота. — Я не изменила своего обещания, ага. Идемте домой.

И она пошла впереди, звеня подвесками и колыхая плюмажем на шапочке, словно райская дева. За ней неуверенно шагал Тасжан.

Он ни разу не видел ее такой веселой и сияющей, поэтому с удивлением, по-детски, то и дело посматривал на нее. Он готов был в эти минуты исполнить все ее желания…

Девушка взяла со стола чашу и, вся просветлев лицом, сказала: