Человек-Олень

Мороз на улице усилился. Аспан понял по рисунку инея на окне: он стал более четким. Приложил ладони к стеклу — иней растаял. Снегопад утих, но Аспан знал, что это ненадолго.

— Старик, идемте пить чай, — сказал сзади Аман.

— О боже, опять ты! Что ты все вертишься вокруг меня с утра, послал бы лучше кого-нибудь из детей.

— Снегопад плохо действует на вас.

— Не первый раз вижу. — Все же не выдержал, сказал ненужное: — Просто на сердце какая-то тяжесть. Видел плохой сон.

— Не надо верить снам.

— А чему надо верить?

Сын наклонил голову, думал он всегда медленно.

— Чему верить? — переспросил он с усилием.

— Ты сказал, не надо верить снам, я спросил: а чему верить? Что с тобой? Ты сам в каком-то странном состоянии. Какая морока на тебя нашла?

— Моя морока — моя работа.

— Что же собираешься сегодня делать?

Сын молчал.

— Тебе придется здорово попотеть, чтобы расшевелить дремлющих по домам подчиненных.

— Да, да, наверное, — рассеянно подтвердил Аман.

— Так что же ты собираешься делать? Наверняка будет буран.

— Надо проверить дальние зимовки. Узнать, не нужна ли им помощь.

Сердце Аспана взлетело и упало.

«Зачем спросил, лучше бы не знать», — мелькнула трусливая мысль.

— Ну что ж, так полагается. Так полагается, — повторил он.

— Отец…

Радостный крик: «Дедуля!» — прервал Амана, и в комнату вбежал самый шаловливый и самый любимый внук Аспана. С разбега повис на каменной шее.

— Жеребенок мой! — Аспан прижал мальчика к груди, понюхал его лоб. — Елик^[6] мой резвый!

— Расскажи про Елика, — встрепенулся мальчик, — расскажи, ты обещал.

— Давным-давно, — сказал Аспан, — давным-давно, в один из блаженных дней лета, я пустил косяки колхозных лошадей к подножью Алтая, а сам пошел собирать ягоды…

— Дедушка еще не пил чай, — сказал Аман сыну, — отпусти его.

— Я не хочу. Пейте без меня… Так вот, пошел я собирать ягоды. Они растут у подножья гор, там, где много кустов караганника. Трава там такая высокая, что достигает брюха коня. У меня был замечательный вороной жеребец. Умный и смелый. И вдруг он шарахнулся и чуть не выкинул меня из седла…

— Тебя нельзя выкинуть из седла, — сказал мальчик.

— Теперь нельзя, а тогда было можно. Слушай. Я подумал, что конь испугался помета медведя, они боятся помета ужасно. Стал понукать его, конь не шел. Я вгляделся в заросли травы и тут увидел козлика Елика. Он спал свернувшись. Я слез с коня и долго любовался беспечным козликом. Он был до того свеж и молод, до того чист, словно ребенок в колыбели. Когда ты был сосунком, то, насытившись молоком матери, спал точно так же, погрузившись в пахнущий медом сладкий сон. Не стерпев, я взял его на руки, как брал и тебя. Внезапно разбуженный козленок задергался и попытался вырваться. Но он не мог высвободиться из моих сильных рук и затих. Я сунул его за пазуху и привез в юрту на джайляу. С тех пор он стал жить рядом Я сделал ему маленький домик и хорошо кормил. Он привык пить из бутылочки молоко, брать корм, привязался к нам, табунщикам, и даже не удалялся от юрты. С наступлением ноябрьских холодов мы перекочевали на зимовку Алатай.

— Мы поедем туда? — спросил мальчик.

— Обязательно.

— И перейдем через Чертов мост?

— Откуда ты про него знаешь?

— Все мальчишки говорят Они тоже хотят его перейти.

— Зачем?

— Чтобы стать настоящими жигитами Только тот настоящий жигит, кто перешел через Чертов мост, как ты. Ну, рассказывай.

Аспан молчал.

— Рассказывай дальше про Елика.

— Да-да, про Елика Он жил в сарае, словно совсем ручной, домашний. Даже собаки на зимовке до того привыкли к нему, что бегали с ним наперегонки но никогда не причиняли боли. И, глядя на их игры, радовалось сердце. Вот такой был Елик.

— А потом?

— Что — потом?

— Что с ним стало? Он убежал?

— Нет.

— Его задрал медведь?

— Нет.

— Так что же с ним стало?

— Его нечаянно убил я.

— Убил? Зачем?

— Я же говорю — нечаянно. Я не хотел. Я потом не спал три ночи. И понял, что это неизбежно должно было случиться.

— Почему?

— Потому что я лишил его свободы. Дитя диких гор не должно жить как домашнее животное. Когда-нибудь он убежал бы сам, потому что Елик не собака, привыкшая к косточке и помоям. Но мы не понимаем этого. Раз мы живем по правилам, то хотим, чтобы и звери жили без свободы, по правилам. А звери лучше некоторых людей. У них рога торчат наружу и служат для того, чтобы защищаться, у некоторых людей рога скрыты внутри. Да да, у них есть невидимые острые рога и безжалостные копыта. Они пользуются ими для того, чтобы нападать на других.

— А кто эти плохие? Как их зовут?

— Их зовут ТЕ.

…В один из последних дней ноября на зимовку приехал ТОТ, с собакой. Ежегодная привычка начальника — управляющего отделением: пока на Алатае не выпал снег он в последний раз проверял всю живность зимовки, потом же, в течение всех шести месяцев суровой зимы, не показывал носа. А именно зимой и был он нужен больше всего, вернее — не он, а помощь. И лекарствами, и кормом, и просто сведениями о здоровье близких, о новостях в мире и в ауле. Но только охотники изредка забредали в недоступную глушь Алатая.