Читаем Человек-Олень полностью

Как она вырастила одна пятерых? Ах, он никогда не задумывался над этим. Конечно, помогало государство, давало пособие, они бесплатно ездили в пионерские лагеря, но кто измерит ее одиночество, когда не у кого спросить совета, некому пожаловаться? И все пятеро — мальчишки, попробуй сладь с ними! Мать была гордая, никогда не видели ее слез. Но один раз в городе, куда повез ее на обследование, глазной врач сказал: «Вы аналайын, много плакали, наверное». Значит, плакала ночами. Голос Эркина зазвенел щемящей тоской, и вдруг со стороны реки Тар ему ответил протяжный вой. Лошади вздрогнули, подняли головы и заржали, выкатив бешено глаза.

Эркин вскочил, схватил их за уздечки, огладил. Бедные, им и бежать некуда, стиснуты узким снежным тоннелем.

Снова мертвая тишина. «Может, пронесет, — подумал Эркин, — и потом, в конце концов, есть ружье. Но вот каково Аману-ага… без ружья, одному? Неужели действительно над мужчинами их рода висит проклятье? Бедная Малика!»

Он впервые подумал о своей девушке. Да и может ли он называть ее своею? Редки были их встречи, странны ее разговоры. Неужели он никогда не поймет ее души, ее мыслей? Теперь он знает, что у такого необыкновенного человека, как Аман-ага, должна быть и необыкновенная сестра. Думает ли она сейчас о них? Жалеет ли?

Когда Эркин впервые приехал на Алтай, стояла блаженная тихая осень. В его родном Моинкуме зеленая пора природы была и краткой, и невнятной, как сладкое сновиденье.

Почти весь год дул сухой ветер, и небо сливалось серым цветом с выжженной землей, пыльные саксаулы были безразличны и к жаре, и к первому скудному снегу. Такими же были и люди. Они жили как бы вне зависимости от природы, сохраняя извечный уклад, но суть их характеров и отношений была так же неизменна и надежна, как надежна в своей неизменности пустыня. А здесь все поражало глаз разнообразием. Деревья — одни желтые, другие коричневые, третьи красные; над ними синее небо, белые шапки гор, клочья пены над бешеной Бухтармой. И люди странные, непохожие друг на друга. Родством не дорожат, больше всего надеются на силу своих мускулов, к лести и к хитрости неспособны: готовы сказать самую жестокую правду даже собственному деду; как дикие лоси, гордостью и прямотой они обрекают себя на одиночество.

В этих местах взгляд всюду натыкается на горные каменистые вершины. И нет пространства, исчезающего за горизонтом.

«Значит, — пришел как-то к выводу Эркин, — у них нет надежды на что-то, лежащее за пределами жизни и ее ежедневных забот. Отсюда эти крутые характеры, это трудолюбие».

Скучая о доме, где и топчан как перина, Эркин не раз собирался уехать, но, пока собирался, успел привязаться к загадочным людям, живущим в ущельях Алтая. Сюда прилетали только самолеты, прилетали редко, иногда с перерывами в месяц, до железной дороги шестьдесят километров, а близко на юге — граница, и за ней чужая земля, чужой народ.

Дружба была здесь редкой и потому главной ценностью. А Эркин был одинок. Однажды старый чабан на джайляу сказал ему: «Ты птица из теплых краев, если хочешь остаться здесь, должен привыкнуть не только к сорокаградусным морозам. И люди покажутся тебе холодными. А когда привыкнешь, найдешь свой дом — придет к тебе тепло. Земля Алтая чудесна, люди честны и прямы. Да, это правда, что они, как дети стрелы-змеи, едва родившись, расползаются в разные стороны, живут порознь. Если будут вместе — съедят друг друга. Но когда вырастают, наживают свое, снова находят друг друга и объединяются. Наши люди никого не трогают, но если кто-то из чужих обидит их, то они все вместе погонятся за обидчиком и убьют его. Так что будь осторожен, старайся не ранить душу невинного человека. Если решишь пустить здесь корни, то почва благодатна. Женись, у тебя никто не спросит калыма. Девушки Алтая находят себе достойного и выходят замуж бесплатно. Это ты и сам видел. Ту-ту-ту, приезжают из Узбекистана и увозят с собой. Помни, мой дорогой, что на почве Алтая трудно расти чужому дереву Здесь выживают лишь крепкие деревья, терпеливые к холоду и невзгодам».

Странным было то, что эти речи говорил чабан при взрослой дочери-красавице. Эркин поначалу решил, что старик намекает на свою дочь, но потом выяснилось, что она уже просватана в соседний аул. Как все мужчины Эркин насторожился при откровенности чабана, но, узнав что она чужая невеста, пожалел о несостоявшейся возможности.

Отец был мудр, девушка прекрасна и бойка. Он долго вспоминал о ней, пока не увидел Малику.

Суматошная бессонная здесь всегда весна. Запертые на всю зиму в кошарах овцы выползают на пастбище, как только показывается черная земля. Тощие, с висящими до земли животами, с выпирающим крестцом. И вскоре, еще земля не успевает высохнуть, начинается массовый окот Дома пустеют, не слышно в ауле ни девичьих голосов, ни криков детей. Но по оврагам, сопкам, ущельям снуют молодухи, держа под мышкой длинноногих лысых ягнят. Карманы платьев у всех набиты разноцветными тряпочками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза