Человек-Паук. Майлз Моралес. Крылья ярости

Из недр здания, с нижних этажей, раздается громкий шум.

На этот раз нельзя упустить врага.

Я прыгаю в щель, пронзающую несколько этажей, миную столы и кресла, оборванные провода и искры коротких замыканий. И тут – какое везение! – на одном из этажей показывается Голубь с чемоданом в руках и поднимает голову вверх. Я ухмыляюсь.

Попался.

Обхватываю его за шею и тяну за собой в дыру, но чувствую сопротивление, будто в спину врезается поезд и вышибает дух, оставляя меня кашлять в пыли среди обломков. Голубь нависает надо мной и прижимает мои плечи к полу, но к этому я был готов. Я вскидываю ноги, бью врага под ребра и перекидываю через себя, надеюсь, с силой как у тысячи рестлеров. Перекатываюсь и вскакиваю на ноги. Надо признать, для первого месяца в роли Человека-Паука это было сильно. Но долго радоваться мне не пришлось. Голубь угрюмо поднимается в сидячее положение, хватается за голову, и только тут я понимаю… что с него слетел капюшон.

И теперь мне видны пучки из темных волос в мелких кудряшках.

Я немало удивлен.

Голубь – это… она?

– Кхм, – говорю я в надежде, что Питер меня все еще слышит. – Слушай, этот высокий парень, оказывается, девушка.

– Правда? – доносится до меня звонкий голос из красной металлической брони. – И чего?

Снова показываются когти, и вот я опять лихорадочно от них уворачиваюсь. Из телефона раздается самый сильный за сегодня удар.

– Ты живой? – спрашиваю я, стараясь случайно не назвать Питера по имени.

– Стервятник сбежал! – кричит Питер. – А я не могу выбраться.

– Ты как?

Фью-с-с-с-ш-ш! – снова разрезает воздух когтистая лапа. На меня надвигается металлическая птица и теснит к стене, а я продолжаю уворачиваться.

Я задаю совсем другой вопрос:

– Тебе помочь?

О, какое это прекрасное чувство! А ведь я весь день думал, что это мне придется просить о помощи.

– Нет, скоро полиция приедет. Но Стервятник украл один из экспонатов. А я… не смог его остановить. Он хорошо подготовился… а я нет.

Фью-с-с-ш-ш!

– Так удивился моему полу из-за роста или из-за того, что я надираю твою тощую задницу?

– Она у меня не тощая! – возмущаюсь я, уходя от очередного удара. – И я удивился, потому что даже Человек-Паук, как и все остальные, подвержен определенным стереотипам, о чем мне стоит хорошо подумать на досуге. Извини!

Еще один взмах когтей, и я прижат к стене. Я не успеваю уклониться от крюка, и теперь пришпилен к стене. Крепко и высоко – ноги болтаются в нескольких сантиметрах над полом. Лязг раздается еще раз, и второе плечо тоже оказывается в западне.

Металлическая птица подходит почти вплотную и останавливается.

– Позволь задать тебе вопрос, Человек-Паук, – говорит она с горечью в голосе. – Сколько раз ты вспоминал о Стервятнике за те полгода, которые он кис в тюремной камере?

Ну, если подумать… ни одного.

Да и с чего бы было по-другому? Когда план Стервятника, Дока Ока и Зловещей Шестерки провалился и злодей угодил в тюрьму, его ждали долгий судебный процесс и тюремное заключение, поскольку его сочли опасным для общества, а еще потому, что там ему самое место.

Однако эта девушка явно была с ним заодно, и говорить свое мнение было бы не самым разумным вариантом. По этой причине я нервно сглатываю и придумываю другой ответ.

– Ну, – мямлю я. – Наверное, можно было бы отправить ему открытку или в гости зайти…

– А вот я, – говорит она, нажимая на кнопку на левом плече, – думала о нем все время.

Крюки сжимают мне плечи с такой силой, что я стискиваю зубы, кости мои едва не ломаются. Я пытаюсь вырвать руки из оков, но ничего не получается. Я застрял, и мне придется слушать ее монологи столько, сколько она сочтет нужным.

Или пока я не придумаю, как выбраться.

– Каждый долгий день из ста восьмидесяти, проведенных им в Райкерс, пока «Вороны» его не освободили. Это четыре тысячи триста двадцать часов. Двести пятьдесят девять тысяч двести минут. – Мой металлический Голубь замолкает, бросает рассеянный взгляд на потолок, словно растерялась… Я решаю помочь.

– Пятнадцать миллионов…

– Это пятнадцать миллионов секунд! – выпаливает она, будто успела посчитать сама. – Знаешь, что это такое для старика? Не знать, где твоя семья, не знать, сколько тебе осталось жить на этом свете?

Вряд ли я когда-нибудь об этом размышлял. Стервятник и правда уже успел состариться, и, видимо, сидеть в одиночестве в бетонной клетке в Райкерс, не зная, сколько еще осталось, довольно грустно. Но, может, ему стоило подумать об этом раньше? До того, как начать разбойничать в Бруклине и угрожать жизни людей?

Крюки сжимаются еще сильнее, и я, пусть и бессмысленно силясь освободиться, постепенно впадаю в истерику и начинаю считать последние секунды на этом свете. Я знаю, как происходят такие схватки. Сейчас как раз тот этап, когда злодей долго-долго изливает душу и стыдит меня за прошлые проступки, а я могу осмотреться и придумать план побега.

Давай, Майлз! Соображай!