Человек-пистолет, или Ком

— Если ты таким образом хочешь жить, — продолжал он, — то живи… Но как ты можешь закрывать глаза на то, что происходит с твоим другом? Я бы так не смог!

— А что с тобой происходит?

— НЕЧТО, — мрачно сказал Сэшеа.

— Придирки Фюрера?

— Ну, это только первый слой, частность… Но есть такое, — загадочно сказал он, — о чем тебе, может быть, лучше и не знать. И если ты действительно в стороне, то лучше тебе даже и не влезать в это…

— Неужели так серьезно? — удивился я.

— Ты еще, старик, многого не знаешь…

— Хорошо, старик, — покладисто сказал я и похлопал его по плечу, успокаивая, — не хочешь говорить — не надо. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Да-да, — согласился Сэшеа, — лучше о другом, хотя… — тут же прибавил он со своей идиотской таинственностью, — я думаю, что это… это все-таки касается и тебя.

— Черт тебя возьми! Говори, раз это касается меня! — потребовал я.

— Нет-нет, не могу! — закапризничал он, видя, что я попался на крючок. — Сначала я должен кое-что обдумать, выяснить. Ничего, даже лучше, что потом…

— Ты ведешь себя, как ребенок, — сказал я.

Он покорно вздохнул: ничего, мол, не поделаешь: ребенок так ребенок. Мне захотелось взять его за шиворот и хорошенько потрясти.

Снизу донеслись шаги. На лестничной площадке появился сам Фюрер.

— Так я и думал, — сказал он удовлетворенно. — Вы, — обратился он к Сэшеа, — ступайте в лабораторию и подумайте, что написать в объяснительной по поводу того, где коротаете рабочее время. В туалете или еще где… А вы, — тут он обратился ко мне, — следуйте за мной в машинный зал, мы с вами там разберемся…

Сэшеа поплелся в лабораторию, а я с Фюрером спустился в машинный зал, где уже собрались несколько «доверенных лиц», в число которых был занесен и я, сам не знаю почему.

Фюрер отпер массивную дверь сейфа и извлек из него спаянный из нержавейки бидон со спиртом, и праздник продолжился в более тесном кругу.

— Слушай, как ты водишься с этим ничтожеством? — доверительно наклонился ко мне Фюрер, имея в виду Сэшеа. — Более тупого сотрудника, скажу тебе, у нас никогда не было. Удивляюсь, как он вообще институт окончил. Я думаю, наверное купил диплом, а?

— Он учился лучше меня, — сказал я. — Он хороший парень.

— Ну не знаю, не знаю… — отмахнулся Фюрер.

Оленька принесла хлеба и колбасы из буфета, холодной воды в графине. Ветеран труда Эмилия поставила па стол домашнее варенье из черники. Мужчины и Эмилия пили спирт не разбавляя; Оленька сделала глоточек разбавленного с вареньем. Засим обсудили жизнь страны.

— Вот я помню, раньше была колбаса, — неторопливо изрекал Фюрер, раскачиваясь на стуле. — Не то что вообще колбаса, говорю. Это же была натуральнейшая колбаса, не нынешняя, бумажная, из которой вода течет… И мясо тоже, помню, было. Кто постарше помнит. Не вообще, говорю, мясо…

Через некоторое время обратили внимание, что Сидор, инженер и отец двух детей, успел уснуть в тени одного из механизмов.

— Си-дор! — заорал на него Фюрер.

— Неси меня! Неси меня! — забормотал спросонок Сидор и ошалело уставился на нас.

— Что значит «неси меня»? — ухмыльнулся Фюрер.

— Бессонные ночи, переутомление, — смущенно объяснил Сидор. — Дома только засыпаем, как один уже кричит: «Мама!» — «Кто кричит?» — спрашивает жена. — «Вова». — «Что»? — «Неси меня!» Жена встает успокаивать. Потом снова: «Папа!» — «Кто кричит?» — отзываюсь я. — «Павлик». Подхожу. «Что?» — «Неси меня!» — «Куда»? — «Туда!» Успокаиваю, возвращаюсь в постель. И так полночи. «Неси меня! Неси меня!..»

— Эх, ты, горе-отец, — сказал Фюрер. — Всыпал бы им раз-другой, спали бы крепко, без капризов.

— Я детей бить не могу, — вздохнул Сидор.

— Иногда нужно всыпать, — наставительно сказал Фюрер. — Вот моя старшая недавно начала, понимаешь, голос повышать, так я ей так двинул по физиономии, что она теперь хорошо запомнит, как показывать свой сопливый характер. Погорячился, конечно. Но зато на пользу…

Определенное количество ректификата было «списано», и Фюрер окинул нас критическим взором.

— Ну, хорош, — сказал он, убирая бидон обратно в сейф, — а то ноги не пойдут.

— Хорош, — согласились мы, — а то не пойдут…

Часть компании отправилась в буфет, чтобы взбодриться кофе, а другие расползлись по углам, чтобы расслабиться и подремать. Из радиотранслятора все еще звучал Леонид Ильич.

Оленька и я болтали в закутке между огромным пульсатором и шкафом с воздушными баллонами. Оленька поделилась со мной своей порцион спирта, и теперь я чувствовал себя вполне по-боевому.

— Неужели Фюрер действительно мог ударить дочку по лицу? — спросила Оленька.

— Этот мог, — сказал я и взял ее за руку.

— И даже как будто этим похвалялся! — прошептала она и осторожно придвинулась поближе — так, чтобы я мог обнять ее другой рукой за талию. — Какой грубый, жестокий человек!

— Да, сволочь…

Мы поцеловались, и хотя ее поцелуй показался мне как бы затеоретизированным, меня очень увлекло это ее стремление выглядеть обольстительной. Я помнил, что прошлый раз на даче она была как деревянная.

— А почему вы с женой не заводите детей? — вдруг спросила она.

— Нужно же закончить институт.

— А ты хотел бы?

— Хотел бы.