Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё

– Или, наоборот, очень просто, – заметил Бек.

– Нет, – возразил Паульссон, – не думаю. А самое скверное… – Он замолчал, а потом, с проблеском надежды во взгляде, спросил: – Ты получил от них нагоняй?

– От кого?

– От шефов из Стокгольма.

– Они немножко нервничают, – ответил Мартин Бек. – А что самое скверное, как ты сказал?

– Будет международное расследование, политически очень сложное. Всестороннее. Сегодня вечером два иностранных агента безопасности уже сюда приехали. В гостиницу.

– Эти странные люди, которые сидели в холле? Откуда они?

– Маленький из Лиссабона, а второй из Африки. Называют себя деловыми людьми. Но… они сразу меня узнали. Знают, кто я. Странно.

«Да уж куда как странно», – подумал Мартин Бек, а вслух сказал:

– Ты с ними беседовал?

– Да. Они хорошо говорят по-английски.

Мартин Бек знал, что Паульссон был очень слаб в английском. Может быть, он хорошо знал китайский, или украинский, или какой там еще язык нужно знать для безопасности государства.

– Что им нужно?

– Они спрашивали о вещах, которые я не очень-то понял. Поэтому-то и побеспокоил тебя. Они хотели получить список подозреваемых. По правде говоря, у меня такого списка нет. Может быть, у тебя есть?

Бек покачал головой.

– Я, конечно, им этого не сказал, – хитро улыбнулся Паульссон. – Но они спросили о чем-то непонятном.

– О чем же?

– Насколько я понял, но, может быть, я ошибаюсь, они хотели знать, кого подозревают в заокеанских провинциях. Заокеанские провинции… Но они повторили это несколько раз на разных языках.

– Ты правильно понял, – дружелюбно сказал Мартин Бек. – Португальцы утверждают, что их колонии в Африке и других местах равноправны с провинциями в самой Португалии.

Лицо Паульссона просветлело.

– О черт! – воскликнул он. – Значит, я правильно понял.

– И что же ты им сказал?

– Ничего определенного. У них был разочарованный вид.

– Да, можно себе представить. Они собираются остаться здесь?

– Нет, – сказал Паульссон. – Едут в Стокгольм. Будут беседовать в своем посольстве. Я тоже лечу туда завтра. Должен доложить. И изучить архивные материалы. – Он зевнул. – Пожалуй, нужно ложиться. Тяжелая была неделя. Спасибо за то, что помог. – Паульссон поднялся, надел пиджак и очень тщательно застегнул все пуговицы. – Пока.

– Спокойной ночи.

В дверях он повернулся и зловеще проговорил:

– По-моему, на это уйдут годы.

Мартин Бек посидел еще несколько минут. Посмеялся над ушедшим гостем, разделся и вошел в ванную комнату. Долго стоял под холодным душем. Закутался в банную простыню и вернулся к прежнему месту у окна.

Снаружи было тихо и темно. Казалось, что вся жизнь замерла и в гавани, и на вокзале. Где-то промчалась полицейская машина. Многие таксисты смирились со своим положением и разъехались по домам. Наконец и он решил, что пора лечь. Раньше или позже это придется сделать, хотя сон по-прежнему не приходил.

Лег на спину и заложил руки за голову. Лежал неподвижно, устремив взор в потолок.

Минут так через пятнадцать – двадцать снова услышал стук в дверь. Очень легкий и на этот раз.

«Господи боже, – подумал он, – неужели Паульссон опять начнет распространяться о шпионах и тайных агентах? Самым простым делом было прикинуться, что спишь. Но разве ты лишился чувства долга?»

– Войдите, – произнес он с тоской.

Дверь осторожно открылась, и в комнату вошла Оса Турелль в домашних туфлях и в коротком белом ночном халате, завязанном пояском на талии.

– Ты не спишь?

– Нет, – ответил Мартин Бек и простодушно прибавил: – И ты тоже?

Она засмеялась и покачала головой. Коротко остриженные темные волосы блестели.

– Я только что вернулась. Успела лишь принять душ.

– Я слышал, у вас сегодня была большая суета.

– Да, черт возьми. Поесть некогда было. Сжевала только несколько бутербродов.

– Садись.

– Спасибо. Если ты не устал.

– От ничегонеделания не устаешь.

Она все еще колебалась, не отпуская ручку двери.

– Принесу свои сигареты. Моя комната через две от твоей.

Она оставила дверь приоткрытой. Он лежал, по-прежнему заложив руки за голову, и ждал.

Через несколько секунд она вернулась, бесшумно закрыла за собой дверь и подошла к креслу, на котором час назад Паульссон изливал свои страдания. Она сбросила туфли и забралась в кресло с ногами, подтянув колени к подбородку. Зажгла сигарету и сделала несколько глубоких затяжек.

– Хорошо, – сказала она. – День был ужасный.

– Ты жалеешь, что стала служить в полиции?

– И да и нет. Видишь так много дряни, о которой раньше только слышала. Но иногда вроде бы делаешь что-то полезное.

– Да, – сказал он. – Иногда.

– У вас был плохой день?

– Очень. Ничего нового или положительного. Но так бывает часто. А у тебя есть какие-нибудь предположения?

– Какие у меня могут быть предположения? Хотя Пальмгрен был подлецом. Многие, несомненно, имели основания его ненавидеть. Мне кажется, тут просто-напросто месть.

– Я тоже так думал.

Она помолчала. Когда сигарета потухла, она тут же зажгла новую.