Человек-Лошадь и думать не мог, что женитьба так изменит его отношения со старухой и ее сыном. Он просто надеялся, женившись, немного обезопасить свое положение и не ждал, что к нему станут относиться с достоинством. Старуха теперь совершенно перестала говорить с ним, а если он сам заговаривал! с ней, молодая жена терялась и пыталась тихонько объяснить ему, сбивчиво и многословно, что мужчина не должен разговаривать со своей тещей. Не может даже произносить слов, которые составляют ее имя.
Улучшив таким чудесным способом свое положение, Человек-Лошадь больше не торопился с побегом: теперь, когда у него появилась жена, он мог даже разбогатеть. Она ухаживала за ним, редко убегала порезвиться немного с подругами и очень гордилась тем, что учится у матери многочисленным женским навыкам: выделывать кожу, шить одежду, готовить еду.
Он больше не был лошадью. Теперь он был чем-то вроде человека, полуиндейцем, все еще бедным и не умелым, хотя и завоевавшим некоторое уважение, чужаком, ухватившимся за бахрому одежды племени кроу.
С побегом можно и подождать, пока он без спешки, получше подготовится, добудет подходящую одежду, хорошую лошадь и снаряжение для охоты. Можно бы подождать, пока кроу переселятся поближе к какой-нибудь фактории. «Он не строил планов, как доберется домой. Он просто мечтал, как, оказавшись дома, будет рассказывать истории, которым вряд ли кто поверит. Незачем торопиться.
Жена с восторгом занялась его обучением. Он начал понимать устройство и обычаи племени, почему все именно так, а не иначе. Все должно быть так, говорила она, потому что так было всегда. Она смеялась над его незнанием самых простых, известных ей с детства вещей. Но ей было не до смеха, когда у ее брата другой индейский воин увел жену. Очень серьезно, где словом, где жестом, она пыталась объяснить случившееся. Ее брат — Желтая Рубаха — был из рода Больших Собак, а его соперник принадлежал к роду Лисиц. Оба они из одного племени — вместе охотились, сражались бок о бок, но обычай племени позволяет увести чужую жену из другого рода. Поэтому, когда воин из рода Лисиц, напевая и весело смеясь, подъехал к типи Желтой Рубахи и позвал его жену: «Выходи! Выходи!», та, самодовольная как всегда, охотно подчинилась. С тех пор на торжественных церемониях она всегда ехала рядом с ним, держа его шест-ку, а первая жена делала вид, что ей это безразлично.
— Но почему? — допытывался Человек-Лошадь. — Почему наш брат дал своей женщине уйти? А теперь сидит, курит и молчит.
Жена приходила в ужас от его слов. Брат, объясняла она, никак не может потребовать назад свою жену. Он не может даже разрешить ей вернуться, а она, наверное, будет не прочь вернуться, когда надоест своему новому мужу. Нельзя и вида подать, что ему больно. Таков обычай. Отступать от него — значит, покрыть себя бесчестием.
Женщина, правда, могла бы спрятаться или вообще отказаться идти, будь она в самом деле добродетельная жена — «ба-вуроке», — но она раньше уже принадлежала этому индейцу, правда, недолго, во время сбора ягод, и поэтому он имел на нее право.
— В этом нет никакого смысла! — продолжал настаивать белый человек. Он сердито глянул на свою молодую жену: — Если ты уйдешь, я верну тебя!
Засмеявшись, она прижалась головой к его плечу.
— Мне незачем уходить, — сказала она. — Белый Человек — мой первый мужчина. В моих мокасинах нет дыр.
Он погладил ее по волосам и сказал:
— Ба-вуроке.
Осмелев, она прошептала:
— Хайха!
Когда он, не поняв, ничего не ответил, она, обидевшись, отодвинулась от него.
— Женщина называет так своего мужа, если думает, что он не бросит ее. Я ошиблась?
Он крепче прижал ее к себе и солгал:
— Моя жена не ошиблась. Белый Человек не бросит ее и не возьмет другой женщины.
Нет, конечно, не взял бы. Расстаться с этой женой будет, пожалуй, труднее, чем завоевать ее.
— Хайха, — прошептал он. — Хайха, Моя Свобода!
Он почувствовал укоры совести, но ненадолго: когда он уйдет, его молодая жена легко найдет себе другого мужа, настоящего кормильца. Хоть он и охотился теперь успешнее, все же оставался довольно неловким.
С побегом, однако, торопиться не стоит. Он уже во многом привык к жизни с кроу и не тяготился ею, даже стал богатеть: у него теперь было пять лошадей. Его положение в племени, каково бы оно ни было, теперь обеспечено. Молодые женщины, в том числе бывшая жена Желтой Рубахи, поглядывали на него, а его собственная жена гордилась тем, что у нее такой привлекательный муж.
К тому времени, когда все было готово для побега, трава на равнинах пожелтела, надвигались долгие холода. Человек-Лошадь привязался к той, которую звал Моя Свобода, и еще до конца зимы узнал, что она ждет от него ребенка.
Весной род Больших Собак собрался на какую-то важную церемонию. Белый Человек, гуляя с женой по берегу ручья, думал: «Когда вернусь домой, я расскажу и о ритуальных песнопениях под звуки барабана. Когда-нибудь… Когда-нибудь потом…»
Они вернулись в типи, но жена не стала ложиться спать.
— Подождем брата, — настойчиво просила она. — Что-то должно случиться!