Так продолжалось почти месяц. Тогда я еще не знала, обо всех ужасах, что творились в гетто, и не могла понять истинной угрозы, нависшей над неизвестной мне семьей. Я слышала, что немцы сгоняют евреев, но не могла поверить, что положение несчастных настолько ужасно.
В один из дней, когда я по привычке пришла в уговоренное место, для того чтобы забрать пустую корзинку, я обнаружила ее нетронутой. Сердце мое кольнуло дурное предчувствие и я решительно направилась прямо к тайному входу в убежище. Стоило мне проскользнуть в узкий проход, скрытый руинами едва не развалившегося здания, как я сразу почувствовала дурной запах. Я не смогла опередить его природу, он не был мне знаком. Но едва я спустилась по узкой лестнице вниз, в самую глубину подвала, как этот запах мгновенно обрел свои черты — это был запах смерти, смесь крови и пороха. Вся семья лежала грудой сваленная в темном углу, в луже крови. Женщина, мужчина, три девочки и грудной малыш. Все вместе они напоминали одну бесформенную кровавую массу. Зажав рот рукой, сдерживая рвотные позывы, я выбежала из этого ужасного места. Оказавшись на воздухе, я глубоко задышала и почувствовала, как слезы обожгли щеки.
Вернувшись в дом, я спряталась в своей комнате и проплакала несколько часов подряд, до наступления сумерек.
Когда стемнело, я привела себя в порядок, несколько раз умывшись холодной водой, надеясь снять припухлость глаз, и вышла на кухню.
Ужин был готов вовремя, но находясь в состоянии апатии, я сожгла отменный кусок свинины, и не доварила картофель. Наспех сервировала поднос и позвала Рихарда. Когда Рихард унес поднос с едой в столовую, я занялась приготовлением чая, Генрих был любителем чайных церемоний, которыми заболел в путешествии по восточным странам, и я должна была четко следовать записанным на листок бумаги инструкциям, чтобы не разочаровать его.
Все уже было готово, когда дверь на кухню распахнулась и на пороге появился разъяренный Генрих. В руке он держал блюдо со своим ужином. Я мало знала этого человека, и тем более никогда не видела его в ярости. Поэтому замерла на месте, не понимая чего от него можно ожидать.
Не долго думая, он замахнулся и тяжелая тарелка, с нетронутой едой, полетела в мою сторону. Я успела поднять руку, тарелка с треском врезалась в локоть, обжигая резкой болью и с грохотом упала на пол.
— Картошка сырая! — грозно проревел Генрих, сверкая глазами.
Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, и мир вдруг перестал вращаться. Я поняла — вот он мой час. Хозяин не доволен, и меня ждет наказание. Вся жизнь промелькнула у меня перед глазами, детство, семья, друзья, Соня… Я вдруг вспомнила о сестре, которую никогда больше не увижу.
За спиной Генриха, я заметила Рихарда. Он стоял в шаге от него, и злобно усмехался. Словно преданный пес, он предвкушая расправу, ждал команды хозяина, готовый в любую минуту сорваться, подлететь ко мне и разорвать на мелкие кусочки. Но вопреки моим самым страшным ожиданиям, Генрих лишь недовольно нахмурился.
— Ты можешь успеть исправить свою ошибку, пока я еще не сильно голоден. — Бросил он, и вышел.
На лице Рихарда отразилось недоумение, хозяин сменил гнев на милость. Рихард едва язык не прогладил от разочарования, вновь смерил меня взглядом: означающим — просто еще не время. И покорно поспешил за Генрихом.
Через час я вновь сервировала поднос, предварительно проверив все на вкус, и позвала Рихарда. Вторая попытка увенчалась успехом, я приготовила чай, и прибравшись на кухне ушла в свою комнату. Только там, я заметила, что моя одежда, насквозь промокла от липкой крови. Я стянула платье, оставив его болтаться на поясе и подошла к зеркалу. Кровь уже остановилась, но на коже виднелся глубокий порез, вокруг которого корочками торчала засохшая кровь. Я оторвала кусок от висевшего на гвозде полотенца, и попыталась смыть кровь холодной водой. Было невыносимо больно, но собрав все силы, я закусила губу, едва сдерживая слезы.
Скрипнула дверь, я обернулась. На пороге стоял Генрих. Я машинально закрылась руками, надеясь скрыть от него свою наготу, но он не обратил на это внимания. Взгляд его был направлен на рану — последствия его ярости. Генрих подошел, осторожно взял за руку, поднес к губам и поцеловал мой локоть. Я вздрогнула. Он посмотрел мне в глаза, и я не могла отвести от него взгляда. Я не могла понять, боюсь ли этого страшного человека, или мне все равно, что он со мной сделает.
Генрих забрал у меня тряпку, осторожно окунул в воду, и начал старательно смывать следы крови. А я продолжала неподвижно стоять, не отрываясь глядя на его склоненную голову. Когда он закончил, я быстро натянула платье, и застегнула пуговицы до самого ворота.
— Анни. — тихо назвал он мое имя. Он впервые назвал меня по имени. — Я не хотел сделать тебе больно… Прости… С завтрашнего дня, ты можешь спокойно передвигаться по городу.