Человек-подушка

Катурян. Да, черт возьми. «Писателя в тоталитарной стране подвергают полицейскому допросу, расспрашивают о сюжетах его жутких рассказов и некоторых совпадениях между ними и серией жестоких детоубийств, случившихся в его городе. О серии жестоких убийств… которых на самом деле не было». (Пауза.) Мне нужна ручка. Я напишу об этом славную вещицу. Если только они не повесят нас через пару часов. (Пауза.) Что бы там ни случилось, Михал, что бы ни произошло, не подписывай никаких бумаг. Что бы ни произошло, ничего не подписывай. Ты меня хорошо понял?

Михал. Что бы они со мной не сделали, я ничего не подпишу. Что бы со мной не случилось, я не подпишу ни одной бумаги. (Пауза.) Можно я буду подписываться твоим именем?

Катурян. (улыбается) В особенности прошу тебя не подписываться моим именем. В особенности прошу тебя не подписываться моим именем.

Михал. «Я зарезал кучу детей», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?

Катурян. Ты маленькая свинья…

Михал. «А его брат тут не при чем, Михал вообще тут не при чем», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?

Катурян. Я сейчас дам тебе по морде…

Михал. Не надо…

Катурян обнимает его. Михал прижимается к брату, и это заставляет Катуряна вспомнить о побоях.

Катурян. О господи, Михал!

Михал. Прости, Катурян.

Катурян. Да, нет, все в порядке. (Пауза.) Все будет хорошо, Михал. Все будет хорошо. Мы выберемся отсюда. Если будем держаться друг за друга.

Михал. Ага. У меня сегодня ужасно чешется в попке. Не знаю даже, почему. Ты не взял с собой присыпку?

Катурян. Нет, ты ее всю израсходовал. Просто как назло – словно бы она и не нужна нам теперь вовсе.

Михал. Мммм… А что, мы можем не скоро отсюда выбраться, да?

Катурян. Можем.

Михал. Придется сидеть тут и ковыряться в попке.

Катурян. Да. Говори мне, пожалуйста, только об этом, как у тебя там, это, правда, меня сегодня очень бодрит.

Михал. Тебя? Бодрит? Ну ты и дурак. Как это тебя может бодрить моя попка, ты совсем уже что ли?

Катурян. Я завишу теперь от твоей попки.

Михал. Что? Дурак ты. (Пауза.) Все равно чешется. Вот, сообщаю тебе об этом. Я не ковырял там, я тебе клянусь, но она почему-то, блин, чешется все равно. (Пауза.) У меня есть маленькая зудящая попка. (Пауза.) Расскажи мне сказку, Катурян. Я хотя бы отвлекусь…

Катурян. Отвлечешься от своей чешущейся попки…

Михал. Да, от моей чешущейся попки…

Катурян. Что тебе рассказать?

Михал. Ну расскажи мне про маленького зеленого поросенка.

Катурян. Ну нет… (говорит старческим голосом) Ну это же такая ерунда…

Михал. (повторяет за ним интонацию) Нет, это не ерунда. Очень милая сказка. Про маленького зеленого поросенка. Я сейчас пытался ее вспомнить.

Катурян. Нет, давай я расскажу другую. Какую ты хочешь?

Михал. Тогда давай «Человека-подушку».

Катурян. (улыбается) Почему это ты хочешь «Человека-подушку»?

Михал пожимает плечами.

Я давно тебе ее не рассказывал?

Михал. Да, кажется, давно не рассказывал.

Катурян. Ну ладно, как там она начинается…

Михал. Однажды…

Катурян. Это ясно, а все-таки как она на самом деле начинается?

Михал. (раздраженно) Однажды…

Катурян. О, господи, ну хватит. (Пауза.) Однажды… жил-был человек, который не был похож на всех остальных. Он был почти в двое выше, чем обычные люди…

Михал смотрит вверх, тихо присвистывая.

…и весь был сделан из пухленьких розовых подушек. Его руки были как подушки, его ноги были как подушки, его тело было как подушка, его пальцы были как маленькие подушечки, и даже его голова была как подушка, большая круглая подушка.

Михал. Подушка, похожая на шар.

Катурян. Это одно и то же.

Михал. Но я люблю, когда «подушка, похожая на шар».

Катурян. Вместо головы у него была большая подушка, похожая на шар. На ней красовались глаза, сделанные из пуговиц, и большой рот, который всегда улыбался. Поэтому всегда, в любое время дня и ночи, можно было рассмотреть его зубы, которые, конечно, тоже были подушками. Маленькими беленькими подушечками.

Михал. «Подушечками». Когда ты улыбаешься, ты похож на Человека-подушку.

Катурян расплывается в блаженной улыбке. Михал нежно касается губ и щек Катуряна.

Катурян. Человек-подушка смотрел на всех людей, нежно и по-доброму, потому что занятие его было весьма печально и трудно…

Михал. О, вот начинается…