Насколько можно было рассмотреть снаружи — хозяином лавки был крошечный старичок с невыразительным круглым и гладким лицом, без морщин. У него был высокий стоячий воротник, сюртук, застегнутый на все пуговицы, короткие панталоны и гольфы, как у велосипедиста, обтягивающие его тощие ноги. Хотя он был в лавке один, порой оттуда доносился его пронзительный голос, в котором слышалось раздражение. Временами он принимался шагать взад и вперед в состоянии крайнего возбуждения и даже подпрыгивал; однако чаще всего он сидел под электрической лампочкой около чучела огромной птицы, по-видимому, цапли, с которым, казалось, вел весьма оживленный разговор. Баранкен утверждал даже, что он видел, как птица двигалась и угрожающе наступала на старика. Все было возможно здесь, в этой лавочке, где нашли себе приют волшебные сапоги.
Команда, снова в полном составе, выстроилась перед витриной — и все взгляды были прикованы к сапогам-скороходам. Фриула, стоявший несколько поодаль от этой цепочки, которую он созерцал с бесконечной иронией, все время насмехался и говорил:
— Они, пожалуй, до утра не устанут глазеть на эти сапоги. Вот умора, я просто лопну от смеха. Ведь у меня-то есть такой план! Но хватит, больше не будет ни командиров, ни планов, ничего!
Антуан, чей бунт послужил причиной раскола, ничуть не сомневался, что эти слова предназначались ему. Ему казалось, что самое разумное — не замечать и обойти молчанием вызов Фриула, но этого было явно недостаточно. Антуану хотелось бы совершить нечто великое и героическое и оказаться среди всех самым достойным носить сапоги-скороходы. Да и все мальчики, стоявшие у витрины, как будто ждали от него решительных действий. Рожье и Баранкен смотрели на него с надеждой. Сердце его отчаянно колотилось, и Антуан наконец принял твердое решение. Он вышел из цепочки и, не глядя на Фриула, прошел мимо него прямо к двери лавки. Все с восхищением следили за ним. Дверное стекло, разбитое в двух местах, было занавешено изнутри ковриком с надписью: «Ковер багдадского вора». В сильном волнении Антуан нажал на дверную ручку и нерешительно толкнул дверь. То, что он услышал и увидел через приотворенную дверь, заставило его остановиться на пороге. Стоя посреди лавки перед чучелом птицы, подбоченившись, сверкая глазами, торговец выговаривал ей что-то тоненьким голоском рассерженной девочки. Антуан прислушался к его визгу:
— Но выскажите по крайней мере откровенно свои взгляды! Меня, в конце концов, раздражает ваша манера постоянно намекать на что-то! Впрочем, я не принимаю доводы, на которые вы только что ссылались. Где ваши документы, где ваши доказательства? Ну что, сударь, попались? Просите пощады?
Молча, с вызывающим видом старик приготовился выслушать ответ. Он стал втягивать в плечи свою круглую и гладкую, как яблочко, головку и, казалось, до самых ушей весь ушел в свой жесткий стоячий воротник. Время от времени он поглядывал на птицу и с оскорбительной иронией поджимал губы. Вдруг он одним прыжком очутился перед чучелом и, поднеся кулак к самому его клюву, закричал:
— Я вам запрещаю! Это подлость! Вы клевещете на королеву. Я не хочу ничего больше знать об Изабелле Баварской, вы слышите, ничего!
Потом он принялся кружить вокруг чучела с угрожающими жестами, бормоча что-то вполголоса. Как раз в этот момент, подняв голову, он заметил силуэт Антуана в проеме полуоткрытой двери. Оглядев его с недоверием, он медленно, большими шагами подошел к нему, вытянув голову вперед, опустив плечи, будто хотел захватить его врасплох. Но тут Антуан захлопнул дверь, сделал предостерегающий знак товарищам и возвестил об угрозе отчаянным воплем, который немедленно произвел должное Действие.
Команда, подчинявшаяся теперь Антуану, последовала за ним. Отбежав шагов на десять-пятнадцать, мальчики остановились, сгорая от желания расспросить обо всем Антуана. Фриула, поддавшись было общей панике, быстро опомнился. Он один остался стоять перед волшебными сапогами.
Торговец, приподняв край висевшего на двери коврика, прижал нос к дверному стеклу, внимательно осматривая улицу; взгляд его с особым интересом останавливался на группке, обступившей Антуана. Школьники тоже украдкой поглядывали на него и тихо переговаривались. Наконец старик опустил край коврика и исчез. Фриула, который все это время храбро стоял один перед освещенной витриной, обернулся к группе, которая, по-видимому, все еще считала себя командой, и с презрением сказал:
— Нечего было спасаться бегством, он бы вас не съел. Вот так всегда бывает, когда нет настоящего вожака. Всегда найдутся умники, которые воображают себя храбрецами, делают вид, что хотят войти, но в последний момент идут на попятный. Я готов лопнуть от смеха.
— Тебе никто не мешает войти, — заметил Юшмен. — Если ты храбрее других — иди.
— Ну и пойду, — сказал Фриула.