Каждый в свою очередь рассказывал, каким образом ему стало известно о несчастье. Послушав их несколько минут, Жермена уже знала фамилии родителей, собравшихся в этой комнате. Все они были ей хорошо знакомы, ведь она так часто слышала их от Антуана. С почтительным восхищением рассматривала она этих Ноденов, Юшменов, Рожье. Ей казалось, что несчастье как-то сроднило ее с ними, хотя она ясно сознавала пропасть, лежащую между ней и этими людьми; у каждого из них была нормальная семья, хорошая профессия, родственники, удобная квартира. Они по-прежнему не замечали ее присутствия, но она и не думала на них сердиться и была даже признательна им за их сдержанность. Ее, правда, немного пугала мадам Фриула, которая время от времени бросала на ее тщедушную фигурку неприязненные взгляды. Она смутно угадывала причину этой неприязни и могла бы без труда отдать себе в этом отчет, если бы тревога за судьбу сына не поглощала все ее мысли. Жизненный опыт научил ее тому, что многие дамы, стоящие выше ее по положению, подобно мадам Фриула, не терпят, когда обстоятельства вынуждают их быть на равной ноге с бедняками. Бакалейщица с улицы Рамей была уязвлена в своем эстетическом чувстве гармонии социального строя. Эта солидарность с особой, которая, совершенно очевидно, прижила ребенка вне брака, рождала в ее голове самые ядовитые подозрения. Она была коммерсанткой, да еще владелицей машины. И разве могла она верить в добродетель людей такого сорта? Однако она решила завязать разговор:
— А вы, мадам, тоже, очевидно, пришли по поводу этого печального случая?
— Да, мадам, я мать маленького Бюжа, Антуана Бюжа.
— Ах, так, Антуан Бюж! Мне о нем рассказывали. Говорят, сам черт сидит в этом мальчугане. Мадам Ноден, вы тоже, должно быть, слышали о нем?
— Да, Робер мне рассказывал.
— А, вот видите, я же и говорю, значит, вам тоже рассказывали о нем. Это сущий бесенок.
— Да нет же, нет, уверяю вас. Антуан очень послушный мальчик, — запротестовала Жермена, но мадам Фриула не дала ей говорить:
— Может быть, он и не такой уж испорченный, но, как и многие другие, к дисциплине не приучен.
— За детьми надо присматривать, — изрек кондуктор метро.
Родители почувствовали облегчение, им было на кого свалить вину, и они могли найти объяснение несчастному случаю. Теперь они громко заспорили о проблемах детского воспитания. И за общими фразами слышался довольно ясный намек на историю жизни Жермены Бюж. Каждый из супругов, исполненный тревоги, чувствовал в себе бесконечную снисходительность по отношению к своему сыну, которому несчастный случай придал ореол невинности, и никто из них не сомневался, что главным зачинщиком был Антуан.
— Я вас ни в чем не упрекаю, — обратилась мадам Фриула к Жермене, — у меня не хватит духу упрекать вас в такой момент, но от правды не уйдешь. Нужно признать, что если бы вы лучше следили за своим ребенком, мы не собрались бы здесь сегодня. Но уж коли несчастье все-таки произошло, мне остается только пожелать, чтобы этот случай послужил вам уроком, милочка.
Призванные в свидетели и польщенные тем, что она говорила как бы от их имени, остальные матери встретили заключительную часть этой речи почтительным шепотком одобрения. Жермена, которую ее занятие приучило к выговорам такого рода, безропотно выслушала это наставление и, испытывая неловкость от устремленных на нее взглядов, лишь ниже опустила голову. Вошла медсестра:
— Успокойтесь, — сказала она, — нет никакой опасности. Их только что осмотрел доктор. Есть случаи перелома, незначительные ссадины. Через несколько недель все заживет. Но так как все же потрясение было для них довольно сильным, они немного подавлены, и будет лучше, если вы их сегодня не увидите. Но завтра никаких препятствий уже не будет. Приходите к часу дня.
Пятерых мальчиков поместили в небольшую квадратную палату, где уже лежали трое пострадавших примерно одного с ними возраста, поступившие сюда недели три назад.
Антуана положили между Фриула и Юшменом, лицом к Рожье и Нодену, кровати которых стояли рядом. Первая ночь прошла беспокойно, и следующий день тоже был для них мучителен. Из-за болей и высокой температуры дети не разговаривали друг с другом, оставаясь безучастными ко всему, что происходило вокруг. Ни у кого, за исключением Антуана, первое посещение родителей не вызвало ни большой радости, ни волнения. Антуан же начал думать о встрече с матерью еще накануне. Он тревожился о матери, которая должна была провести в одиночестве полную страха ночь в холодной мансарде, да и не только одну эту ночь. Когда она вошла в палату, Антуан испугался, увидев ее усталое осунувшееся от бессонницы лицо. Угадав беспокойство сына, она тотчас же постаралась его ободрить.