Человек, проходивший сквозь стены

Было видно, впрочем, что он довольно легко мирится с мыслью о близком сроке платежа. Планшон тоже был не из тех, кто станет портить себе кровь из-за какой-то налоговой повестки. Но оба одновременно ощутили дух насилия, и оба инстинктивно заняли оборонительную позицию. Посетители за соседними столиками подхватили их слова и стали довольно язвительно толковать о казне и налогах, правда, не касаясь при этом непосредственно личности сборщика. А он слушал их реплики и не мог вставить ни словечка в свое оправдание. Ведь никто не осуждал его в открытую: осуждение было для этих людей чем-то само собою разумеющимся. Было ясно, что в их глазах налоговый чиновник — это явный соучастник всех жестоких действий казны и что только осторожность не позволяет им обратить свои упреки против него лично.

Сборщик налогов молча страдал от обиды, зная, что подобные обвинения совершенно несправедливы. Ему хотелось бы выложить перед ними свои собственные страхи, донимающие его как налогоплательщика, хотелось объединиться с этими людьми, которые так враждебны к нему, разделить с ними столь близкое ему самому чувство возмущения или, во всяком случае, тревоги, осудить жестокость налоговой машины, — он задыхался под бременем своих должностных обязанностей. Господин Ребюффо, откинув голову назад, посасывал мундштук трубки, которую держал в ладонях, и молча слушал, как жалуются соседи. В его глазах сверкал иронический огонек, и он старался встретиться взглядом со сборщиком налогов, чтобы прочитать отражение собственных мыслей и призыв к совместному выступлению. Но сборщик налогов ничего не замечал, оставаясь, таким образом, в неведении относительно дружелюбных чувств, которые питал к нему господин Ребюффо.

И тут господин Ребюффо не выдержал. Замечание Планшона о царящей в государственном аппарате неразберихе показалось ему наиболее опасным, подрывающим общественные устои, и он счел необходимым вмешаться. Сделал он это солидно, основательно, с сердечной улыбкой, обращенной к сборщику налогов. Он убедительно показал, что налоги являются жизненной необходимостью для нации и что если граждане уклоняются от уплаты, они наносят вред собственным интересам. Имея в виду Планшона, он со всей очевидностью установил, что, например, торговля кондитерскими изделиями своим процветанием обязана строгому соблюдению налогового режима, ибо, сказал он, если бы государство не располагало достаточными средствами для материальной поддержки церкви, то церковь пришла бы в упадок и верующие не могли бы ходить по воскресеньям к мессе, а тогда кто покупал бы торт или пирожное, выходя из церкви после мессы? В заключение господин Ребюффо с похвалой отозвался об усердии скромных собирателей налога, чьими трудами обеспечивается нормальная жизнедеятельность общественного организма. Прежде чем снова сунуть в рот свою трубку, он с ласковой улыбкой сообщника взглянул на сборщика налогов. Готье-Ленуара прошиб пот, лицо его побагровело от стыда. Поддержка, пришедшая к нему от господина Ребюффо, наполнила его сердце горечью. Ему хотелось немедленно возразить, но слова протеста застряли у него в глотке: профессиональная совесть запрещала выступать против столь здравых речей, произнесенных столь образцовым налогоплательщиком.

Соседи выслушали господина Ребюффо с почтительным вниманием. Солидность этого уважаемого человека придала его словам вес, и если он никого не убедил, то, во всяком случае, никто не посмел ему возражать. Наступило примирительное молчание, и Планшон, желая показать, что выступление господина Ребюффо не пропало даром, любезно осведомился у сборщика налогов, что он желает выпить. Сборщик налогов довольно неловко отказался, что-то робко пробормотал на прощанье и удалился, ощущая на себе удивленные и доброжелательно-иронические взгляды.