Человек, проходивший сквозь стены

— Я очень устала, — сказала старая дева. — И все, что вокруг меня происходит, меньше и меньше интересует меня. Я портниха, работаю на улице Гермель, и вы сами понимаете, что у меня не так уж много работы. Даже до войны было тяжело. Я шила платья, пальто, костюмы и корсажи. Я держала до пяти швей. У меня были свои заказчики, но это было давно. Потом появились конкуренты. Открылись большие магазины, стало много хороших мастеров по пошиву платьев, костюмов, блуз. А главное — стандартные товары. Вещи были непрочные, но сшиты не хуже моих и стоили дешевле, это надо признать. В конце концов я занялась только починкой и переделкой, у меня осталась одна швея, да и ей нечем было платить. Что, по-вашему, было делать? А теперь трудно с материей. Вы скажете: «Есть черный рынок», — но он не для меня. Да и денег у меня нет. Если человек стар, чтобы пускаться в махинации на черном рынке, он должен быть богачом, или дельцом, или чиновником. До войны я еще шила из материала заказчика. Теперь уже почти нет таких заказов. Женщины, которые покупают материю по полторы тысячи франков за метр, хотят шить у дорогих портних. Если портниха берет меньше двух-трех тысяч, они ей не доверяют, а надо мной будут смеяться, если я запрошу более трехсот франков. Сейчас я старая портниха. Так обо мне говорят: «Старая портниха с улицы Гермель, она перешивает и чинит вещи почти задаром». Старая портниха, да. А ведь только десять лет назад я обшивала жен коммерсантов и даже жен комиссаров и адвокатов. Поверите ли, что жене муниципального советника мадам Буркенуар шила платья только я. До чего я дожила: перелицовываю беднякам одежду, шью ребятам штанишки из старых пальто, ставлю заплатки, штопаю. Да, для настоящей портнихи это очень тяжело. Но даже такой работы у меня мало. Хорошо еще, что по карточкам не дают много продуктов, а то у меня не хватило бы денег их выкупить. Мне шестьдесят пять лет, я никогда не была красива, и если и надеялась на что-то, так только потому, что у меня была хорошая работа. «Мадемуазель Дюша, платья, пальто, костюмы». Еще перед самой войной меня знали торговцы. Хоть я и мало покупала, они всегда улыбались мне и вежливо здоровались: «Добрый день, мадемуазель Дюша». А теперь торговцы называют человека по имени только за деньги. Бедных они больше не признают. Может быть, война когда-нибудь и кончится, но я останусь в стороне от жизни. Жены вновь найдут своих мужей, мужчины вернутся к работе, но для меня все останется по-прежнему. Я больше ничего не жду.

— Я хочу, — сказал мальчик, — чтобы наступил конец света. Я потерял сейчас все хлебные карточки. Мама еще ничего не знает.