Человек, ради которого нужно жить (СИ)

Аккерман озирался по сторонам, присматриваясь к каждому кусту, каждому камню; прислушиваясь к каждому шуму, который сам создавал; снова и снова повторяя её имя.

Снова и снова ненавидя себя за то, что поддался собственной слабости, но одновременно с этим всё дальше и дальше отдаляясь от спасительного решения повернуть лошадь назад.

Он продвигался, натыкаясь на трупы, спрыгивая с коня и постоянно проверяя, кто это, и ужасаясь своему облегчению, когда он понимал, что это не она.

Он не переставал считать себя сумасшедшим. Он точно убедился в этом, как только въехал в лес. Как только стал через каждую минуту тщетно выкрикивать в пустоту её имя.

Леви ощущал, как что-то отрывалось от него каждый раз, когда на его зов отвечал лишь шум дождя. Отрывалось его здравомыслие. Его хладнокровное мышление.

«Но она не могла погибнуть».

Даже если всё свидетельствовало об этом, она просто не могла.

Со стороны, как ему казалось, он был похож на сумасшедшего, испуганного зверя, услышавшего подозрительный треск и озирающегося в поиске сидящего в засаде охотника.

А сердце всё ещё грозилось выпрыгнуть из грудной клетки и унестись подальше от своего, поехавшего всем чем только можно, хозяина. От напряжения стала болеть голова, потом челюсть, которую он нервно сжимал, потом руки, которыми обречённо вцепился в поводья, потом всё тело.

Отчаяние нахлынуло с головой. Если раньше непонятная надежда лишь крепла, то сейчас, достигнув апогея, пошла на спад. Глубокий вдох, шумный выдох. Совсем стемнело. И хотя здесь его не так доставала плотная стена из ливня, но его шум давил на сознание таким сильным, бетонным прессом, что казалось, его голова лопнет…

«Смысла нет…»

***

В больничном крыле было слишком тихо. Никто не рыдал. Все просто устали. Лежали на койках, от горечи сжимая в кулаках белоснежные простыни, бессмысленно уставившись в одну точку перед собой. Никто не кричал от боли. Терпели. Боялись нарушить тишину. В воздухе не витало напряжение. Ничего не было. Пустота.

Застывшие, точно статуи, бледные солдаты. Хладнокровные, угрюмые выражения лиц больничных работников, суетившихся около пациентов.

Между койками Коула и Арно неподвижно стояла Роджерс, пустым взглядом сверля белую стену. Рядом с Коулом сидели Жан и Армин. На койке Лианы безжизненно примостился Марон.

Кристиан молча разглядывал свои ладони. В стороне от них стоял Эрвин.

Картина застыла. Художник ушёл.

Словно это место было мистически изолировано от всех звуков. Или же их уши утратили свою способность. Слышать звуки.

Именно поэтому убийственно тихий голос Мэри, раздавшийся в стенах этого помещения, прозвучал так громко, что заставил абсолютно всех вздрогнуть:

— Армин, — произнесла женщина. — Почему ты всё ещё веришь, что она жива?

— Мэри, перестань…— раздражённо прорычал Кристиан, но Арно легко толкнул того в плечо.

Армин устало посмотрел на Мэри. Потом перевёл взгляд на каменное лицо Андерсена, затем на сурового Жана.

Как будто он искал поддержки у них. Но они её не давали. Не верили… Глупо.

Лишь Мэри выжидательно смотрела на него, пытаясь понять…почему.

Армин сам не знал, почему. Такое невозможно объяснить, просто почувствовать. Может быть он слишком наивен? Слишком неопытен. Необучен? Потому и верит своему внутреннему голосу, так отчаянно твердившему ему то, что Мёрдок назвал «наивностью».

— Армин…— тихо позвала его Мэри. Она ждала ответа. Он нужен был ей.

«Иногда даже в суровой реальности происходят чудеса. Нужно быть просто наблюдательнее чтобы их заметить, Роджерс. Или мудрее, чтобы не списать всё только на совпадение. А иногда ты просто должна прислушаться к своей интуиции.» — сказал когда-то давно Брандон.

Может быть, её одеревенелое сердце мешало принять его слова. Слишком сказочно они звучали для неё, простой девушки, для которой чудеса перестали существовать после первой миссии со старшим подразделением.

Но ведь тогда Брандон был прав. Картрайт и Аккерман выжили. Совпадение.

А сейчас…

В реальной жизни не происходит никаких чудес.

Здесь всё подчиняется правилам, которые продиктовали люди и природа.

Пока они держат под контролем свои человеческие нормы — они люди. Когда людьми овладевает вседозволенность — это крайний пик животного мира.

Но почему тогда глаза Армина не утрачивали наивность? Может быть потому, что он не знал Юэлу так, как знала Мэри.

Он был уверен — если она смогла выжить один раз, сможет ещё раз.

Но Арно чётко дал понять — Юэла была выхвачена из седла гигантом.

Всё закончилось для неё слишком быстро.

Армин отвернулся от неё, уставившись в белую стену:

— Это не важно, Мэри.

Роджерс опустила взгляд, уставившись на колени. Слезы навернулись на глаза. Её тихий всхлип разрушил гнетущую тишину.

***

Он проходил по мокрым лужам и липкой грязи ещё несколько часов. Бесцельно. Как будто бы просто прогуливаясь по лесу. Он больше не хотел ничего, не надеялся ни на что, не чувствовал, не верил. Редкие вспышки молний и грохот слились воедино с шумом дождя.

А потом просто повернул коня, потянув за собой… назад. Он сдался.