Человек с бриллиантовой рукой. К 100-летию Леонида Гайдая

Михаил Пуговкин: «Я очень глубоко и тяжело воспринял его уход из жизни. Конечно, мне было грустно, потому что у нас с ним были планы. Леонид Иович говорил: „Михаил Иванович, до конца моей жизни, вашей жизни мы будем снимать и играть комедию, только комедию“. Помню, он дал мне сценарий „Иван Васильевич меняет профессию“. И мы начали пробовать. В сцене, когда я играю с актрисой, мне чего-то не хватало. В это время в студию вошел актер Мартинсон. И я говорю: „Сергей Александрович, вот что-то мне не хватает, я говорю, что я с ней репетировал, это моя работа… какое бы слово мне…“ – и Мартинсон мне говорит: „Надо по-французски сказать: это мое профессион де фуа…“

При жизни к Леониду Иовичу на „Мосфильме“ режиссеры-гиганты, относились, так сказать… снисходительно. Мне тоже часто говорили: ну что ты опять у Гайдая снимаешься, это же ниже пояса, это к искусству не имеет отношения… А я считаю, это имеет к искусству прямое отношение, и говорил: не дай бог, Леонид Иович уйдет из жизни, но на следующий день он будет классиком».

Вячеслав Невинный: «Гайдай был режиссером, который ставил задачи и начинал решать их задолго до съемок, то есть еще на сценарном уровне, когда он писал вместе с соавторами свои сценарии…

Гайдай всегда твердо знал, что и как нужно делать действующим лицам. А артисты у него снимались отборные, даже в эпизодах играли замечательно. Правда, некоторые из них эту гайдаевскую точность и определенность не принимали и не любили. „А почему нельзя иначе попробовать? Давайте сделаем по-другому…“ Гайдай говорил: „Хорошо“, и когда ему что-то показывали, он соглашался: „Хорошо придумано! Но только это не из нашего кино“. То есть у другого режиссера можно и этак. А у него должно быть только так и никак иначе.

Иногда на съемках, когда репетировался откровенно смешной эпизод, артисты сами не выдерживали и делали все со смехом. Гайдай раздражался и говорил: „Ну что тут смешного?! Плохо, когда артисты смеются, потому что им кажется, что это весело. А зритель увидит и ему будет не смешно!„ – „А что же смешно, Леонид Иович?“ – „По-моему, вот что…“ И он почти со стопроцентной ясностью представлял актерам, что и как нужно сделать, чтобы было смешно.

Гайдай был комедиографом по определению, можно сказать, Божьей милостью. Поэтому он был настолько требователен и аскетичен, что позволял себе в монтаже довольно смешные эпизоды вырезать ради того, чтобы не было длиннот в картине. И быть может, поэтому умел добиваться, чтобы смех в зрительном зале возникал именно тогда, когда нужно. Не раньше и не позже, а именно в кульминации эпизода. А если сделать чуть длиннее, уже не смешно. Гайдай чувствовал нутром анекдотическую сущность того, что он рассказывал. „Рассказывать анекдот, признаваться в любви и занимать деньги, говорил Владимир Иванович Немирович-Данченко, – нужно быстро“. Если долго рассказывать анекдот – не смешно. Теряешь цель и энергию. Если будешь мямлить: „Знаете ли, мне очень давно хотелось сказать вам, дорогая, что я…“ – все вязнет в многословии. Слово утрачивает энергию и ценность. Другое дело: „Я тебя люблю“ или „Дай три рубля!“ – цель сразу достигнута, на такую определенность всегда труднее ответить „нет“. Гайдай это чрезвычайно точно чувствовал.

Гайдаевский выбор актеров всегда был очень точный. В этом плане у него в картинах нет проколов: „Ах, если бы в этом месте был такой-то артист!“ Леонид Иович не выискивал актеров, как некоторые режиссеры, а твердо знал, кто ему нужен для данного фильма. Он отбирал, хорошо зная, что ищет. И находил. В особенности это было ярко выражено в эпизодических ролях, на которые приглашались большие артисты, настоящие мастера, даже на самые маленькие эпизоды. Но зато это был снайперский выстрел в десятку.

Гайдай никогда не позволял себе пустопорожней болтовни. Он интересно рассказывал, но никогда не был душой компании. Он был человек скорее мрачный. Когда готовили и устанавливали кадр, что-то напевал, тихо мурлыкал себе под нос. Он любил после того, как сцена закончится, не сразу говорить „стоп“. И камера продолжала работать. „Если я не говорю «стоп», продолжайте“. – „А у нас сцена кончилась“. – „Раз не сказано «стоп», значит, не кончилась“. – „А мы не знаем, что делать!“ – „Но вы же в роли! Подумайте, что органично для вашего персонажа. Как бы он поступил?..“ Были артисты, которым это очень не нравилось. Помню, один знаменитый актер настолько это не переносил, что просто приходил в бешенство. „Как это так? Я закончил, значит и сцена закончена. Что я должен еще играть?!“ А мне этот гайдаевский стиль нравился. В нем было что-то такое, чего в нормальной ситуации добиться очень трудно, а то и невозможно. Непредсказуемые и оттого смешные реакции. Правда, я тоже, как правило, не был к этому готов. Когда Гайдай не останавливал съемку, я не всегда знал, что мне делать. Но пытался как-то выбираться из положения.