Человек с бриллиантовой рукой. К 100-летию Леонида Гайдая

В 1960‐е – начале 1970‐х фильмы Леонида Иовича Гайдая уверенно лидировали в списках самых кассовых комедий СССР[279]. В 1990‐е и 2000‐е его комедии беспрестанно крутили по ТВ, чем, среди прочего, финансово поддерживали Мосфильм, на котором Гайдай снимал почти всю жизнь. При этом кассовый успех часто мешал разглядеть в фильмах Гайдая едкую критику, которая временами пробивалась сквозь добродушную иронию. Последняя по большей части касалась советского обывателя и парадоксальной среды его обитания, а вот острые сатирические стрелы не раз летели в представителей власти, всячески третировавших этих самых обывателей. Третьей важной силой в картинах Гайдая выступали представители теневой экономики, которых режиссер, игнорируя все предписания о назидательности «главнейшего из искусств», изображал колоритно и ярко. Потребность говорить со зрителем на равных об актуальном – уникальная особенность кинематографа Гайдая, которая очевидна, но до конца не признана.

Одномерному восприятию Гайдая в немалой степени способствовало представление о его личном соперничестве с другим популярным комедиографом советского кино – Эльдаром Рязановым. Это противостояние полагалось, в первую очередь, стилистическим. Во многом отношения Гайдая – Рязанова конструировались кинокритиками по уже отработанной модели отношений Ивана Пырьева и Григория Александрова, вечных конкурентов и главных символов сталинской комедии. Народный, в чем-то бесхитростный, фольклорный характер фильмов первого противостоял городскому, более изысканному, ориентированному на западные образцы кинопродукции стилю Александрова. Хотя отношения Гайдая и Рязанова были лишены подобного драматизма, коллективное бессознательное, а также подходы критиков и киноведов представляли двух самых плодовитых комедиографов постсталинского периода непримиримыми соперниками и двумя полюсами жанровой оппозиции[280].

Согласно этой логике, «простак» Гайдай, пользовавшийся, кстати, расположением и покровительством Пырьева, снимал эксцентрические комедии для широких масс, а «интеллектуал» Рязанов стремился заставить зрителя еще и погрустить над подлостями бытия. Образ режиссера грустных комедий с двойным дном оказался созвучен 1970‐м, и Рязанов охотно пускался в теоретические размышления на сей счет – например, в своей статье, размещенной в киноведческом сборнике о жанрах в кино[281]. Ратуя за «качественное» восприятие юмора[282] и отстаивая высокий статус «грустной комедии», режиссер уже в первых строках говорит, что классика сатиры утратила остроту и привлекательность для зрителя. В перечне произведений этой литературной классики есть Ильф и Петров, Зощенко и другие. В 1979 году это можно открыто воспринять как намек на неудачный литературный период его главного конкурента – Гайдая. Тем более, что дальше Рязанов констатирует и неактуальность чаплиновского кино, трюков, гэгов и просто неизбежное, на его взгляд, «умирание смешного»[283]. Гайдай с самого начала ассоциировался с Чарли Чаплином, Максом Линдером, Бастером Китоном, Гарольдом Ллойдом и всей плеядой комиков 1920‐х, любовь к которым он никогда не скрывал. Так что слова Рязанова опять же звучали как камень в огород Гайдая.

Далее Рязанов начинает заниматься самоанализом, дает классификацию своих комедий, делит их на «чистые» комедии, которые в общей массе относятся к периоду конца 1950‐х – 1960‐х, и «грустные» комедии, которые, по его словам, заставляют зрителя задуматься и тем самым приближаются к трагикомедиям. Не удивительно, что трагикомедию Рязанов считает жанром особым, «способным наиболее полно отобразить многообразие жизни, смешение в ней радостного и скорбного, фарсового и горестного…»[284].

Подобные требования к комедиям часто поддерживали кинокритики и киноведы[285]. Часто в рецензиях или статьях о Гайдае авторы открыто возмущаются грубостью и даже физиологичностью зрительских реакций на просмотрах комедий режиссера. Например, в статье «В чем сила эксцентрики» достаточно благосклонно настроенная к гайдаевскому творчеству исследовательница пишет: «Словом, фильмы Гайдая любят. Любят за тот жизнерадостный, веселый смех, веселый, безудержный и, что греха таить, порой бездумный (выделено мной. – С. П.) смех, который они безотказно вызывают»[286]. Майя Туровская, входившая в худсовет, обсуждавший материалы фильма «Бриллиантовая рука», тоже как бы участливо заявляла: «Детям всегда нравятся картины Гайдая, да и взрослым, так как в них есть одно необходимое качество – эксцентрика, хотя она все не исчерпывает. Это народный балаган в кино, где есть и грубость. Это божий дар, которым надо дорожить»[287]. Некоторые советские кинокритики особо не церемонились: «Уж очень стыдно становится, когда смотришь на попытки актеров, постановщиков вызвать дешевый „животный“ смех у зрителя»[288].