Человек с чужим лицом

— Нет, вы только покнокайте, этот фраер спрашивает меня, знал ли я Вадечку! — негодующе всплеснул руками главпетух. — Да я так его знал, как ты свою жену не знаешь! Помню, когда Вадечка глядел на меня своими огромными цыганскими очами, у меня отнимались ноги… Все эти ваши Ободзинские да Магомаевы у него недостойны даже чинарики стрелять! Я, признаться, однажды даже стихи ему сочинил — впервые в жизни! «Я с мыслями не мог собраться. Кого же в Вас боготворить?!» Я и правда не мог понять, кого мне боготворить в лице Вадечки: то ли прекрасного певца, то ли учителя жизни, познакомившего меня с некоторыми весьма приятными ее сторонами…

— Кто это вообще такой? — лениво поинтересовался Артем. — Никогда о нем не слышал.

— Вадим Козин — лирический тенор, исполнитель романсов, — пояснил врач Казарину. — В 30–40-х годах публика в обеих столицах его на руках носила. А потом его посадили за педерастию. Даже два раза, кажется. Так что немудрено, что ты о нем не слышал, кролик, ты ж еще молодой, хоть и белый вон совсем…

— Не мели, чего не знаешь! — возмущенно закудахтал главпетух. — Это был только предлог! А на самом деле Вадечку замели за политику! КГБ давно за ним охотился! А все потому, что звучание его мягкого, обволакивающего голоса назло совкам и коммунякам доносило до людишек простую правду: мы есть! И никакие ваши уголовные кодексы, никакие зоны и этапы ни хрена с этим поделать не могут!.. Вадечка дал нам язык! Прежде мы могли говорить о нашей любви только матом или, в крайнем разе, по фене ботать. Но Вадечка… Вы только прислушайтесь!

Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба
Сильнее страсти, больше, чем любовь! —

выводил сладкоголосый тенор по второму кругу.

— Ну что, поняли, о чем он поет? Это же настоящий гимн нашего братства! — восторженно воскликнул Гладкий, но тут же погрустнел: — А когда Вадечка поет: «Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь на долгие года», это значит, что речь идет о зоне, куда сажают наших… В конце концов, ему просто подложили мальчика, который оказался агентом КГБ, а Вадечка по широте и любвеобильности своей цыганской натуры не смог устоять… В последний раз я видел его в Магадане в восемьдесят первом году, и это был несчастный одинокий старик, вынужденный скрывать свои истинные наклонности от окружающих. Но когда я глянул в его бездонные цыганские глаза, я увидел, что в них по-прежнему пляшут чертики!..

— Так он еще жив?! — хором удивились и Артем, и врач.

— Типун вам на язык! Конечно, Вадечка жив и даже, можно сказать, здоров. Ну, возраст, понятное дело… Он безвыездно проживает в Магадане, где остался навсегда после второй ходки. Вадечка там, считай, местная достопримечательность… — отвечал Гладкий.

Веселья час придет к нам снова,
Вернешься ты, и вот тогда,
Тогда дадим друг другу слово,
Что будем вместе, вместе навсегда! —

слащавил из патефона тенор так, что, казалось, слипнуться готово не только отверстие, из которого шел звук, но и Артемова задница. Ее спас от слипания хирург, который мазнул по ней холодным ватным тампоном. Запахло спиртом. А затем Казарин взвыл от резкой боли. Операция, стало быть, будет проходить без наркоза…

Пока с извивавшегося Артема живьем сдирали кожу, пусть и небольшой ее лоскут, главпетух улегся набок и пристально рассматривал его ягодицы. Взгляд этот нравился Казарину все меньше и меньше.

— Вадечка научил меня некоторым очень умным вещам, — вновь нарушил молчание Гладкий. — Например, тому, что баба — существо подлое, развратное и опасное, как нечистое насекомое. Исключение, говорил Вадечка, только мать. Знали бы вы, какую утонченную, болезненную нежность питает он к памяти своей мамочки… А женщина — это исчадие ада! От нее надобно держаться подальше. То ли дело — настоящая, крепкая мужская дружба…

Гладкий сполз со своей кушетки и направился к стреноженному Казарину Секунду спустя Артем ощутил липкие пальцы, ущипнувшие его за задницу.

— Эй, кончай баловать, пидорас! — прикрикнул хирург. — Ты мне работать мешаешь! И вообще, все готово, ложись теперь ты. А ты можешь убираться, — повернулся врач к Казарину и потянул за путы. — Только на задницу три дня не садись и не спи на левом боку!

Доктор грубо шлепнул Артема по забинтованной ягодице, выпроваживая из операционной. Уходя, Казарин оглянулся и увидел, как он мажет йодом лоб Гладкому, приговаривая при этом:

— Ну вот, сейчас мы тебе пересадим кожу с задницы этого охламона и, если она приживется как следует, начнем делать подобные операции в массовом порядке, но уже без доноров. Пусть те обормоты, которые мастырят себе наколки на лобешнике, отвечают за свою дурость собственными жопами!