Сам Амундсен в последние годы жизни слыл таким же крутым, как и его дочь, благодаря бурной деятельности по защите окружающей среды. Однажды он семь дней блокировал в Антарктике японского китобойца, замаскированного под научно-исследовательское судно, пока его собственный корабль не протаранили так сильно, что он потерял ход. Он всю зиму провел во льдах, охраняя тюленей, абсолютно незаконно держа на прицеле группу охотников на тюленей, и вынудил их отступить, пока его не арестовали и не обвинили в угрозе жизни и здоровью. Его голова поседела, лицо было покрыто рубцами от порезов льдом, а борода из-за кристаллов соли сделалась твердой, как китовый ус. Его мучила болезнь сердца, поэтому он часто хмурил брови, отчего люди вокруг думали, что он несчастен. Только сам Амундсен знал, что никогда в жизни не чувствовал себя более счастливым.
Его друзья уделили особое внимание рассылке приглашений на похороны китам: обыкновенному полосатику, малому полосатику, ивасевому полосатику, а также треске и гренландским тюленям… Разумеется, никто из них не смог прийти, но его дочь Сара действительно присутствовала на поминальной службе. Старый друг Амундсена, которого Сара звала дядей Хэнком, передал Саре его личные вещи: охотничье ружье, китобойный гарпун, бинокль и подарки на день рождения Сары, которые он так и не сумел отправить вовремя. Все его подарки были одинаковыми: крошечная лодка длиной в три сантиметра, вырезанная из пенопласта, плывущая в синем-синем море внутри хрустальной шкатулки. В лодке сидела девочка, на ее милом крошечном платьице было написано «Сара». На подставке для каждой шкатулки Амундсен написал своим характерным почерком, наклоном похожим на морские волны: «наш Тихий океан», «наш Индийский океан», «наш Северный Ледовитый океан», «наше Норвежское море»… Слово «наш» было выведено особенно жирно, а в конце следовала дата.
– Там внизу наше селение. – Анý повел всех через другой лес, пока они не вышли на опушку и перед ними не открылась широкая панорама. В деревне внизу все еще мерцали огоньки, а вдалеке слабым отражением блестела река Лаку-Лаку. – Это наша деревня, а горы – наша святая земля, ну и наш холодильник тоже.
К этому времени Умáв тоже обнаружила, что Хафáй с ними нет. Она то и дело оглядывалась на темноту сзади, чтобы проверить, не догнала ли ее Хафáй. Она потянула Дахý за руку и сказала, что хочет вернуться. Дахý посмотрел в глаза своей дочери в темноте и неожиданно для себя заметил, что выражение глаз как-то изменилось и уже не было похоже на взгляд раненой птицы.
– Давай пока не будем беспокоить тетю Хафáй, она сама скоро выйдет, когда будет готова, – сказал он шепотом, наклонясь к дочери.
– Сегодня вечером мы будем спать в традиционных жилищах бунун, если не возражаете. Видите, вон там два здания из бамбука и камня? Может, вам там будет не так удобно, но для нас это просто пятизвездочный отель в горах. Внутри вы услышите звуки, которые издает гора ночью. – Выслушав перевод Дахý, Детлеф и Сара сказали, что им очень нравится эта идея. Прожив на океанском траулере столько лет, Сара не верила, что ей может быть неудобно где-то еще.
В приподнятом от вина настроении Анý указал на селение и продолжил:
– Мы называем его
– Вот только море уже не то, что раньше, – сказал Анý.
Глава 28
Пещера под скалой
Измученная за последние несколько дней пешего похода, Алиса под конец простудилась, она вся дрожала. Лекарство из аптечки не подействовало, и вскоре у нее началась настоящая лихорадка с жаром, ознобом, и временами она даже была без сознания. Ателей, опираясь на свои знания о лекарственных травах, попробовал приготовить лечебный отвар. Он собрал сухие ветки для костра, чтобы сэкономить газ. Алиса выпила отвар, и ей действительно полегчало.
– Горы тебя вылечат, – сказал Ателей Алисе.
Алиса по-прежнему была полна решимости завершить начатое, использовав оставшиеся полдня хорошей погоды, чтобы пройти через лес и увидеть большой утес. Может быть, дело было в языковом барьере, а может, он почувствовал ее решимость, в общем, крепко сложенный Ателей принял решение нести внешне хрупкую, а внутри твердую, как гранит Алису через лес на спине.