Можно сказать, что Миклухо-Маклай главные задачи программы осуществил. В свете сказанного становится очевидным, что его экскурсии к негритосам на остров Люсон (Филиппины), две экспедиции по Малаккскому полуострову, несколько многомесячных плаваний по островам Меланезии, путешествия на западный и южный берега Новой Гвинеи вовсе не были случайными, а входили в обширный и тщательно продуманный план фундаментального исследования черной расы Океании. Другое дело — что завершить программу такого масштаба и выполнить ее разделы сколько-нибудь исчерпывающе полно не было под силу ни одному человеку, ни даже поколению ученых: программами такого рода наука занимается, раз начав, непрерывно и без видимого конца, ставя все новые и новые задачи. Естественно, что Миклухо-Маклай не мог охватить и малой части территории, подлежавшей изучению. Он не мог проникнуть в глубь Новой Гвинеи — изучение горного населения острова по-настоящему развернулось десятки лет спустя и продолжается в наши дни, принося поразительные результаты. Миклухо-Маклай не имел возможности сосредоточиться на отдельных сторонах жизни, культуры, социальных отношений, с тем чтобы досконально и всеобъемлюще их изучить; ему приходилось заниматься почти всеми сторонами сразу, и, конечно, не так глубоко, как это делают теперь этнографы, обычно специализирующиеся в одной или нескольких областях. Миклухо-Маклай своими исследованиями прокладывал пути науке, ставил вехи, собирал первые факты, делал первые описания и обобщения.
Миклухо-Маклай был убежденным и последовательным сторонником научного метода, согласно которому только непосредственное наблюдение за явлениями природы и общественной жизни, только прямой опыт и опора на реальные видимые, осязаемые — факты могут дать надежные результаты. Он считал, что доверять можно лишь тому, что видишь собственными глазами. Он избегал задавать вопросы, на которые нельзя было получить точных ответов, Дни, недели, месяцы он мог выжидать в расчете непосредственно столкнуться с предметом или явлением, его интересовавшим. Как ученый он не давал воли фантазии, не занимался реконструкциями и редко строил гипотезы. Все его печатные труды основаны только на анализе собственных данных, на чужие работы он ссылается, лишь чтобы подтвердить или опровергнуть высказанные там идеи.
Строго реалистическая позиция Миклухо-Маклая давала ему немалые преимущества, она уберегала от скороспелых выводов, заставляла следовать не популярным теориям, а фактам, приводила к результатам точным, хорошо обоснованным, надежным. Миклухо-Маклай быстро завоевал авторитет в ученом мире — ему верили, зная, что все, о чем он пишет, пропущено через его личный опыт и серьезный критический анализ.
Миклухо-Маклай был поистине великим наблюдателем. Материалом для научных наблюдений ему служила в с я окружавшая его природа и жизнь людей. Любая ситуация, любой случай, любая встреча превращались для него в опытное поле. Он изучал и описывал все, что попадало в сферу его видения: жилища, орудия труда, лодки, предметы быта, плантации, одежду, украшения, татуировку, пляски и пиршества, способы обработки земли и ношения ребенка женщинами, приготовление напитка кеу, манеру есть, курить, жевать бетель, прически, способы счета и т. д. и т. д. Нередко он как опытный режиссер сам создавал ситуацию, позволявшую ему выяснить что-нибудь интересное. С особенным вниманием относился он к общественным отношениям, которые открывались только в ходе длительного наблюдения. Так, ему удалось установить, что среди папуасов его Берега нет власти, нет разделения на бедных и богатых, нет сословий, все живут равном жизнью и только разделения по полу и возрасту, по старшинству дают себя знать. Ему удалось многое выяснить по поводу взаимоотношении между деревнями и общинами, увидеть формы обмена, взаимных посещений и проч. Упорно преодолевая затруднения, изучал он физические свойства папуасов, исследовал волосяной покров (с удовлетворением обнаружил, что разговоры о пучкообразном характере волос — сущая чепуха), кожу, части тела, вплоть до положения пальцев ног, характер ногтей, болезни и многое, многое другое. Его глаз ученого и аналитический ум не прекращали работы ни при каких условиях — и когда он находился в смертельной опасности перед лицом возбужденных, с оружием в руках, папуасов, и когда очередном приступ лихорадки сваливал его, и когда он наслаждался покоем а гамаке близ своей хижины.