Человек с луны

По договору, они должны были на год остаться с Маклаем на этом незнакомом им берегу — помогать ему в его хозяйстве, готовить для него пищу, ходить с ним на охоту, разбирать коллекции, набивать чучела птиц и зверей, чистить ружья.

Они не совсем понимали, зачем это Миклухе-Маклаю, известному ученому и уважаемому всеми человеку, нужно было оставаться здесь, среди папуасов — среди дикарей, которые еще до сих пор едят людей. Подумать только — едят человечье мясо! При мысли об этом Ульсон чувствовал, как мурашки бегают у него по спине и сердце начинает колотиться чуть-чуть быстрее, чем надо. Разве не мог этот ученый жить, как все приличные люди: в большом, шумном городе, в высоком доме со светлыми окнами, ходить в клуб, читать газеты, есть вкусную пищу, не опасаясь ни змей, ни крокодилов, ни отравленных стрел, ни дикарей-людоедов?

Но рассуждать много не приходилось.

Миклуха-Маклай щедро платил им за их помощь, и каждый из них думал, что год пройдет быстро, работа, в сущности, будет нетрудной, а через год они смогут вернуться к себе домой с изрядным запасом денег, вещей и интересных рассказов.

Но как бы то ни было, Ульсон все же не мог отказать себе в удовольствии поворчать, особенно когда Маклай не мог этого слышать.

— У нас в Швеции ни один умный человек не решился бы на это, — говорил он и сейчас, на ходу оборачиваясь через плечо к Бою. — Ну, я понимаю, попутешествовать. Ну, я понимаю, посмотреть. Ну, я понимаю, поохотиться. Но так — на целый год к дикарям! К людоедам! И еще по собственному желанию!.. Очень странный человек! Ты слышишь, Бой, это очень странный человек.

Бой плохо понимал Ульсона, но он кивал головой, и Ульсону казалось, что Бой тоже согласен с ним.

— Если бы не мой домик в Мальме, я ни за что бы не поехал с ним, — продолжал Ульсон, — но я хочу непременно построить себе домик на эти деньги. Знаешь, Бой, у меня будут белые занавески, цветы в горшках и медные кастрюли на кухне. Я очень люблю медные кастрюли, Бой. А за домом у меня будет огород, — у нас в Мальме все разводят огороды. Я посажу там капусту — вот такие кочны капусты! Репу — вот такую репу! Редис — вот такой редис! Это будут настоящие овощи, не то что эти паршивые бананы и кокосовые орехи! А по утрам я буду пить кофе со сдобной булкой и курить трубочку. Понимаешь, Бой, трубочку? Вот так: паф, паф, паф!..

И Ульсон сделал вид, будто выпускает клубы дыма из своей воображаемой трубки.

— Странный человек! Это очень странный человек! — продолжал Ульсон. — Ты знаешь, я очень много слышал о нем на корабле. Оказывается, он уже не впервой идет на такое дело. Несколько лет тому назад он путешествовал в этой… как ее… в Аравии… Ну, словом, на берегу Красного моря. Морских животных исследовал каких-то, собирал ракушки, слизняков. И совершенно один! Понимаешь, совершенно один! А арабы эти тоже не из приятных. Увидят европейца, — чик! — и готово!.. Не пускали к себе. Так наш-то что придумал! Представь себе: обрил голову, лицо и руки выкрасил коричневой краской, на плечи накинул бурнус — это одежда такая арабская, — и один, днем и ночью, вот таким арабом, по всему побережью за своими паучками! Говорили мне на корабле, что нелегкое это было дело, совсем нелегкое. И лихорадка его била, и солнце жгло, и с разбойниками встречаться приходилось, и цынгой он там болел, и дикие звери на него нападали — и, видите, все ему нипочем! Не отшибло охоты. Сначала к арабам, теперь к папуасам. Награду ему за это какую обещали? Или орден? Прямо даже не поймешь как следует. Но только странный человек! О-чень странный!

И Ульсон снова остановился, чтобы перевести дух, но Бой как будто даже и не слушал его.

Вытянув шею, он встревоженно прислушивался к чему-то. Из-за кустов глухо доносились голоса.

— Это господин, — сказал Бой, обернувшись к Ульсону. — Это есть голос господина. Может, господину есть плохо?

И Бой решительно двинулся вперед.

Новые знакомые

Маклай и Туй стояли на площадке между хижинами и хлопали друг друга по рукам.

— Туй! — кричал Маклай.

— Маклай! — кричал Туй.

И оба улыбались друг другу.

Ульсон и Бой, выбежавшие из кустов, с удивлением смотрели на них.

— Все хорошо! — сказал Маклай. — Вот мы уже и подружились. Ульсон, нет ли у вас табаку? Мне хочется что-нибудь подарить Тую…

Ульсон молча вытащил из кармана пачку табаку и протянул ее Тую.

Туй повертел ее и, не зная, что делать с этим подарком, сунул пачку за свой браслет.

Затем он повернулся к зарослям и что-то крикнул на своем гортанном наречье.

Ветки легонько шевельнулись. То здесь, то там среди раздвинутой листвы показывались курчавые головы и темнокоричневые руки. Туй делал знаки, приглашая людей подойти поближе, но папуасы стояли не двигаясь.

— Подходите, подходите, не церемоньтесь. Будьте, как дома, — ободрял их расхрабрившийся Ульсон, подмигивая Маклаю, но не делая ни одного шага вперед.